Sic itur ad astra. Так идут к звездам.
Части 1-3.
Название: Corvus. Воссоединенные (№3 из ОТ)
Автор: Martsello
Фэндом: TRC
Пейринг: Курофай (+Сакура, Шаоран, Мокона)
Размер: 5,5 тыс. слов (из 10 тыс.)
Жанр/рейтинг: angst, adventure, dark / R
Об авторских правах и обязанностях: персонажи Кламп
*** Часть 1. *** От автора: Corvus лат. - ворон.
*** Часть 1. ***
Волны моря искрились солнцем. Прозрачно-желтые лучи танцевали в каплях недавно оросившего землю грибного дождя, осыпавшего листву деревьев и траву. Крупные бусины воды играли светом, отражая небо, на котором мягкой ватой лежали редкие облака.
Фай снял перчатку, наклонился к земле и провел по ней рукой, собирая в пригоршню влагу. Жаркое лето щедро поило природу, не давая ей зачахнуть и боясь осиротеть.
Странники стояли на мысе, под которым едва волнуемое море пело мерным шумом вечность.
Шаоран и Сакура наблюдали за скользящим по голубой глади белым парусом. Фай мокрыми ладонями обхватил шею Курогане, который, вздрогнув от холодного прикосновения, приподнял мага за воротник и пристально смотрел ему в глаза.
- Там кто-то есть! Кто-то идет к нам, - Мокона прыгнула на голову Курогане.
Из леса, окружавшего мыс, появился десяток детей. Завидев незнакомцев, они сперва прятались за деревьями, а после, осмелев, подбежали к путешественникам и стали с любопытством их ощупывать.
Смуглая ребятня, закончив осмотр, смеясь и что-то напевая, повела их узкой тропой сквозь лиственный лес к большой деревне. Местные жители радостно приветствовали гостей и тотчас без лишних расспросов пригласили их на обед.
День клонился к вечеру. Горячий воздух прерывался прохладным ветром, несущим запах моря.
Круглая дощатая площадь была окольцована несколькими плотными рядами деревянных домов. Жители этой деревни с удовольствием откликнулись на просьбу путешествующих рассказать им какую-либо легенду и посадили перед ними давно впавшего в маразм деда, хранителя всех преданий и историй. Старик долгое время не мог сообразить, что от него хотят, пока потерявший терпение Курогане как следует не тряхнул его. После этого дед, похрустев суставами, уселся поудобнее и стал говорить, постаравшись придать своему лицу загадочное выражение, что ему, однако, не совсем успешно удавалось.
- Значит, так, - начал рассказчик, - было мне в ту пору лет десять. Или двенадцать. Или пятнадцать. Тогда исчезли из лесов все птицы, даже отчего-то орущие по ночам чайки. Полгода… или год спустя на земли наши стали спускаться стаи черных птиц, словно тучи грозовые! И числа им не было, и звали птиц этих… звали… - старик в очередной раз замялся и стал причмокивать беззубым ртом. – Этих звали…
- Вороны, дедушка, - девятнадцатилетняя девушка протянула ему тарелку с бульоном , который тотчас занял все внимание склеротичного рассказчика, и присела рядом с гостями, приветствуя их. – Я Аннушка.
Аннушка была невысокого роста, со светло-русыми волосами, тянущимися тугой косой до пояса, которую девушка по привычке перебрасывала через плечо на грудь. Белый сарафан, большие карие глаза, бледноватая кожа, оттененная на щеках чуть заметным румянцем – все в ней было просто, без вычурности.
- Вороны в здешних местах появились шестьдесят лет назад и стали нападать на людей и скот, поедая их мясо. Те, кто не скончался сразу, заражались страшной болезнью и в течение года умирали в жутких мучениях. Когда научились лечить эту хворь, поняли, обычных лекарств недостаточно, - говорила Аннушка, одновременно помогая беззубому старику есть. Как только она замолчала, толпа начала гудеть:
- Наша целительница все может!
- Нас лечит и…
- Да!
Аннушка спасительница!
Фай повернулся к девушке.
- А что необходимо помимо лекарств?
- Тайное знание и сила, которая дается немногим людям по рождению, - Аннушка серьезно посмотрела на Сакуру, будто это она задала вопрос. – Мать моей матери была прекрасной целительницей и предала мне все свои умения.
Флоурайт привычным жестом забросил руки за голову, ловя обрывки восклицаний толпы. Как оказалось, девушка пришла незваной в деревню несколько лет назад и стала исцелять всех зараженных. Фай обернулся, почувствовав на себе взгляд карих глаз, однако сарафан Аннушки уже белел среди веселых женщин, собиравших посуду после обеда на другой стороне площади.
***
Курогане сделал резкий выпад, ударом кулака повалив на землю последнего противника и наслаждаясь восхищенными возгласами собравшейся вокруг дерущихся толпы. Воину нравилось внимание местных жителей, и при этом, участвуя в рукопашных сражениях, он завоевывал доверие местных жителей. Кулачные бои были частой забавой для того мира, в который попали путешественники, а прославленные герои пользовались почетом и уважением среди людей всех возрастов.
Несмотря на то, что Курогане был с ног до головы облеплен тяжелой оранжевой глиной, глаза его горели азартом, а оскаленные в самодовольной ухмылке зубы выдавали все то наслаждение, которое воин испытывал от подобных забав.
- Фью, Куропон так крут! – Фай, сидя среди зрителей на пне, размахивал поющей Моконой.
Девушки принесли десяток кувшинов с водой и полотенца, сняли с Курогане рубашку и начали со звонким смехом оттирать глину и пот, пытаясь потрогать каждый участок тела умелого борца. Тот старался увернуться, но юные девушки были быстры и ловки, к тому же их было много, да и сам Курогане был не против такой игры.
Солнце слепило глаза, играло в брызгах воды, бросало неровные пятна теней с листьев деревьев. Побежденные по старому обычаю поднесли лучшему воину большую кружку хмельного пенного напитка, которую тот принял как завоеванный трофей и залпом осушил.
Фай размахнулся Моконой и прицельно попал ею в голову Курогане, отчего тот едва снова не упал в грязь, зато погнался за магом, стремясь окунуть его в липкую глину.
- Вороны, вороны! Вороны снова вернулись! – послышался истошный крик.
Из густого леса, окружавшего деревню, выбежало пятеро детей, один из которых нес на себе плачущую девочку с окровавленной ногой. Курогане, Фай и Шаоран метнулись к деревьям вместе с несколькими вооружившимися топорами и вилами мужиками.
Из подлеска вылетел десяток черных птиц. Их налитые кровью глаза лихорадочно искали жертву.
Один из мужчин, издав пронзительный свист, метнул вилы, пронзил ими одного из воронов насквозь, перебив ему хребет. Птица рванулась в предсмертной агонии и навеки замерла. Стая, оглушительно закричав, взмыла вверх.
Люди принялись снимать окровавленную тушу с вил, в то время как оставшиеся увели перепуганных детей в дома. Аннушка подбежала к плачущей девочке и склонилась над ней, шепча что-то и поливая ее глубокую рану пахучей жидкостью из небольшой склянки.
- Что она делает? – обратился Шаоран к одному из местных жителей, облокотившемуся на топор.
- Выводит заразу, - ответил тот и сплюнул себе под ноги.
Голос целительницы стих, позволяя всхлипам обреченного ребенка разноситься по деревне.
- Наша очередь, - мужик перехватил топорище и направился к девочке, как только Аннушка закончила. Женщины принесли воду и бинты, после чего столпились в позади мужчин, державших несчастное дитя.
- Мама, мама, мне больно! – послышался одинокий детский голосок. – Мама, пожалуйста, не надо!
- Все будет хорошо, да, сейчас… - мать, отступив на несколько шагов, прижала дрожащие руки к груди, будто хотела остановить бешеное биение сердца.
- Мама, я боюсь!
- Потерпи немного…
- Мне страшно, мама! Мама!
Мужчина занес над раненой девочкой топор, но внезапный крик остановил его движение. Мать не выдержала слез родного ребенка, она отчаянно рвалась к своей дочери так, что трое крепких рыбарей едва могли удержать ее, вывернув ей руки. Женщина визжала, стонала, часто запрокидывая голову, билась в припадке. Топор, движимый точной рукой, отрубил окровавленную ногу ребенка выше колена. Девочка душераздирающе заверещала, мешая перебинтовывать свой обрубок.
Мать перестала вырываться, упала на колени и, содрогаясь от неудержимых рыданий, скребла ногтями землю, проклиная за случившееся и воронов, и себя. Палач отбросил топор и подошел к извивающейся от боли собственного ребенка женщине, обнял ее и прижал к широкой груди.
Женский и детский плач рваными клочьями разносился по лесу, эхом отражаясь от деревьев.
***
Мокона выглянула в окно дома.
Море штормило, серые тучи заволокли небо, скрывая желтый серп месяца и тяжело нависая над землей.
Сакура и Шаоран следили за тем, как Фай раскладывает на полу карты в причудливом пасьянсе, в то время как Курогане безуспешно пытался растопить старую печь.
- Моко, что случилось? – спросила принцесса, когда Мокона прыгнула ей на руки.
- Перо, я чувствую его сильнее, чем днем!
Шаоран поднялся и накинул плащ.
- Я пойду искать его.
Фай, глядя на него снизу вверх, улыбнулся.
- Ты всегда такой серьезный, но… в такую погоду…
Входная дверь отчетливо скрипнула. Шаоран был непреклонен, и, повторив, что есть то, что он должен сделать, археолог вышел в ночь.
Фай, убедив Сакуру в том, что с Шаораном ничего не случится, уложил ее спать, сам же подсел к Курогане, который, сумев разжечь огонь в печи, решил отметить это бутылкой крепкого вина, взятой у местных жителей в обмен на некоторые прихваченные из других миров вещи.
Влив себе в горло жгучей жидкости, воин протянул бутыль магу, укутавшемуся в покрывало в тщетных попытках огородиться от внезапно нахлынувшего холода.
Фай залез с ногами на кровать, делая крупный глоток. Курогане снял с себя шерстяной плед и, сев рядом с замерзающим магом, набросил его ему на плечи и отнял бутылку, приникнув губами к горлышку.
Минута ползла за минутой, отражаясь в треске поленьев, умиравших в огне печи.
Курогане задремал, усыпленный монотонным танцем пламени. Фай спал, уткнувшись в его плечо и согревая его своим теплом.
Оба проснулись от резкого скрипа двери, но это не Шаоран вернулся с поисков. За пером шла Сакура. Пустой взгляд, зомбированные шаги – осколок памяти манил девушку, покорившуюся ему сквозь сон.
Фай и Курогане последовали за принцессой, исчезавшей среди деревьев. Когда расстояние от дома превысило версту, Сакура внезапно остановилась посреди небольшой плеши посреди леса, на которой не росло ничего, кроме травы.
И тотчас сотня черных птиц набросилась на девушку. Курогане метнулся к принцессе, разрубая их острым лезвием. Флоурайт, приспособив в качестве оружия сломанную ветвь дерева, отбивался от нападавших воронов и пытался увести Сакуру, недвижимо стоявшую со все еще пустым взглядом.
Две черные птицы, миновавшие самурайский меч, одновременно атаковали девушку. Маг, заслонив ее от одной из них, сбил другую и, охнув от боли, запахнул полы своей шубы.
Курогане, окруженный воронами, рубил их не глядя. Внезапно птицы взмыли в небо и растворились среди серой массы туч, оставив свою жертву.
Курогане вытер рукавом пот со лба.
- Эй, ты как, маг?
- Цел, - отозвался Фай, улыбаясь и незаметно зажимая рваную кровоточащую рану в боку, оставленную вороньими когтями. – Курорин такой заботливый!
- Как девчонка?
- Невредима.
Курогане обернулся, заметив, как Сакура начала падать, потеряв сознание, и успел подхватить ее у земли. Тогда же Флоурайт заметил царапину на левом предплечье воина, но тот лишь отмахнулся от назойливости мага и, подняв на руки принцессу, понес ее домой.
*** Часть 2.*** *** Часть 2.***
Новое утро повторило прошедший день. Курогане, скрывая болезненную царапину двумя полосами ткани, раскидывал соперников в рукопашном бою, вновь демонстрируя мастерство драки. Девушки с горящими от нетерпения глазами уже готовились раздеть и потрогать воина под предлогом того, что собирались отмыть его.
Фай улыбался и всячески подбадривал Курогане, размахивая широкими рукавами своей шубы, которую наотрез отказывался снимать со вчерашней ночи.
Снова жарко. Жаль.
Маг замер и оглянулся, ища взглядом того, кто только что жаловался на жару.
Какое небо красивое.
Флоурайт поднял голову. Небесная сфера действительно была прекрасна в своем свежем утреннем великолепии.
И море так нежно шумит.
Неторопливый спокойный голос сводил с ума. Глубокий судорожный вдох – и Фай получил долгожданную порцию воздуха в судорожном вдохе.
Вот это облачко похоже на кролика.
Флоурайт зажал уши ладонями, тщетно пытаясь унять звучавший в его голове голос.
А вон то напоминает восьмую руну друидов.
Фай отнял руки от лица. Эти слова не могли принадлежать человеку, не знавшему магию. Блондин укутался в свою шубу и, не дождавшись окончания боя, устремился, ведомый одной лишь интуицией, в лес под крики ликующей от созерцания забавы толпы.
Четверть часа спустя деревья расступились, открывая взгляду старую, перекошенную лачугу с почерневшими от времени и соленого влажного ветра стенами.
Шум моря стал отчетливее: неподалеку возвышался Птичий мыс, на котором впервые появились путешественники.
Фай осторожно толкнул нехотя поддавшуюся входную дверь и вошел в дом. Несмотря на внешний вид, внутри было хотя и тесно от большого количества вещей, но не душно – маленькое оконце, единственное во всем жилище, никогда не закрывалось.
Уставленные магическими артефактами полки, мебель, стопки книг – все было покрыто пылью, кроме большого букета цветов, стоявшего в высоком кувшине. Лежавший на единственной узкой кровати человек зашевелился. Подойдя ближе, Флоурайт увидел покрытое глубокими морщинами смуглое сероватое лицо, обрамленное седыми длинными волосами, на котором изумрудами светились живые глаза.
Старик повернулся к вошедшему.
- Кто ты такой?
- Меня зовут Фай, - блондин бросил взгляд на обрывок неба, видневшийся через маленькое окно, обратил внимание на небольшое белое облако и прибавил: - А оно действительно похоже не восьмую руну.
- Ты знаешь магию? – старик изумленно приподнял голову. Увидев, что гость кивнул, он взял его за руку, и на темном сухом лице появилась улыбка. Старец истосковался по общению с равными себе, и теперь два мага нашли общий язык и путем недолгих рассуждений выяснили, что мысли старика Фай услышал из-за колдовского потока, случайно пронесшегося по земле.
Тонкий луч света проник в старый дом, предупредив о приближении вечера. Дверь надрывно загудела, прервав общение магов. Аннушка вошла внутрь и замерла со свежим букетом в руках, удивленная присутствию у старого колдуна гостя.
Флоурайт, сообразив, что отнял у старика слишком много сил разговорами, встал.
- Мэтр Дионисий, я, должно быть, утомил вас.
- Ты что, уходишь, Фай?
- Да.
- Возвращайся поскорее!
Молодой маг, улыбнувшись, кивнул и вышел из дома, провожаемый теплым, благодарным взглядом старика.
Едва Флоурайт дошел до леса, он услышал торопливые мягкие шаги. Аннушка, добежав до мага, остановилась в метре от него.
- Ты ведь могущественный колдун, да?
- Немного, - ответил Фай и закинул руки за голову.
- Прошу тебя, - девушка прижала ладони к груди, - дай ему свою магию!
Флоурайт опешил от такой просьбы, но сумел натянуть на губы улыбку.
- Я решил не пользоваться ей, так что…
- Пожалуйста! Дионисий очень стар и скоро умрет. Помоги ему – отдай свою силу!
- Прости. Я не могу, - отрезал маг. Он несколько раз крупно моргнул, развернулся и пошел по ведущей к деревне тропе, ощущая спиной тяжелый неприязненный взгляд.
***
Вечер обещал праздник. Раз в месяц люди отмечали день жизни весельем, плясками и торжественным пиром. Дети плели венки и надевали их на всех. Курогане как лучший ратоборец должен был первым, по древней традиции, принять украшение из цветов, осушить кружку крепкого хмельного напитка и отведать пищи.
Фай суетился вместе с Моконой вокруг стола, ломящегося от разнообразных яств, отхватывая от каждого блюда по кусочку, желая все попробовать.
Шаоран и Сакура неловко кружились посреди шумного хоровода смеющихся девушек.
В эту ночь люди были обязаны радоваться тому, что у них было, чтобы потом получить от солнца его свет, а от облаков – дождь.
Один из мужиков, качавший на коленях двух ребятишек, неожиданно протянул низкую ноту, которую подхватили несколько десятков хрипловатых голосов. Мужчины пели дань небесам и вспоминали погибших, однако заунывная песня длилась не более пары минут, после чего задорно прогремел бубен, звон которого быстро потонул в хоре музыкальных инструментов.
Около часа длились танцы, после чего люди, устав и захмелев, уселись за столы и, радостно крича и переругиваясь, приступили к еде. Курогане был несомненным лидером торжества: он шутил, громко и самодовольно смеялся и что-то оживленно рассказывал, окруженный восхищенными слушателями.
Когда пир приутих и несколько женщин вышли, чтобы исполнить танец, посвященный солнцу, Курогане незаметно выскользнул из-за стола и отошел ближе к лесу, туда, где стоял, кутаясь в свои одежды, Флоурайт.
- Эй ты! – воин приблизился вплотную к магу. – Тебе не жарко летом в шубе?
- Курорин такой милый, - Фай попытался отойти на пару шагов, но рука Курогане крепко держала его за плечо. – А почему ты спрашиваешь?
- Ты ведь был ранен птицей, - красные глаза неотрывно впивались в лицо мага, следя за каждым его движением. – Покажи след.
- Но Куро…
- Раздевайся!
Вместо ответа колдун улыбнулся. Курогане стиснул зубы, отчего по его телу прошла нервная дрожь. Постоянная ложь Флоурайта приводила его в бешенство до такой степени, что он готов был удушить тощего мага, чтобы больше не слышать его вранья.
Фаю удалось вырваться из рук воина и скрыться среди танцующей толпы. Курогане последовал за ним, но быстро потерял из виду, и только полчаса спустя заметил белый силуэт, мелькнувший среди домов. Воин без труда догнал его и, волоча за воротник, затащил в хижину, отведенную местными жителями гостям.
Курогане резко прижал Фая к стене, сдавливая его тонкие запястья. Он приник к магу, лаская его лицо горячим дыханием, и, когда Фай дернулся, коснулся губами уголка его глаза, затем – ресниц, Флоурайт мелко дрожал, не пытаясь вырваться из сильных, властных объятий.
- Может, все-таки разденешься? – прошептал Курогане и несильно прикусил мочку уха Фая, подчинявшегося его движениям. Хмель беспощадно опьянял сознание, усиливался случайными прикосновениями воина.
Курогане опрокинул покорного мага на постель и стал быстро сдирать застежки его одежды. Флоурайт тщетно пытался унять блуждавшие по его телу ладони, то грубые, то аккуратные, и усмирить бешеное биение сердца.
Язык Курогане оставил горячий след на скуле, виске мага, его пальцы перебирали светлые локоны на его затылке, запрокидывая голову и открывая для ласк белую шею.
Воин снял с Флоурайта рубашку, скрывавшую белую грудь и, поднявшись, удовлетворенно отступил на несколько шагов, пристально глядя на Фая, а точнее – на ровные слои бинтов, зажимавшие рваную рану над бедром, оставленную птичьими когтями.
- И что это, маг? – язвительно поинтересовался Курогане, указывая кивком головы на проступившие на белых полосах ткани алеющие пятна крови, смешанной с сукровицей.
- Фу, Куроврун меня обманул! – Фай сел на кровати и придал лицу обиженное выражение.
- Почувствовал свое же оружие на своей шкуре, понравилось? – спросил воин, вспоминая, как маг часто подшучивал над ним подобным образом.
- Куропон такой злопамятный!
Курогане развернулся и, открыв дверь, услышал шум народного гулянья и голос Флоурайта:
- А продолжение?
Воитель скривил губы и отправился к танцующим людям. Если маг хочет врать, пусть врет. Главное, чтобы за его ложь не пришлось дорого платить.
Веселые девушки подхватили появившегося гостя под руки и закружили его в хороводе. Костры, громкое пение, разливающееся по окрестности, смех – все нарушало безмолвную черную ночь, окутавшую землю. Пенные напитки и жареное мясо, обильно натертое острыми приправами горячили свежую кровь, и вскоре Курогане начал получать удовольствие от созерцания пляски и от многих кокетливых, а порой и откровенных взглядов жительниц деревни, устремленных на него.
В этом мире было почетно иметь ребенка от могучих бойцов как замужним женщинам, так и не знавшим мужских ласк. Сразу три пары рук обхватили грудь и талию Курогане, завертели его, кто-то сунул ему в руки полную бутыль, и воин сразу же припал к горлышку, вливая себе в глотку обжигающую жидкость.
Чьи-то лица, шеи, спины мелькали перед глазами, сливались в пеструю массу, окружившую Курогане в блеске костров. Бесконечная толпа заполняла его сознание, люди хаотично метались, танцуя среди пламени, и сам воитель неожиданно понял, что его тело начинает двигаться по собственной воле.
Холодное прикосновение белых рук отрезвило Курогане. Ласковые ладони держали его лицо, утирая горячий пот со лба и щек, затем скользнули вниз по шее, плечам и остановились на левом предплечье.
- Ты ранен? – голос Аннушки отчего-то слишком отчетливо звучал среди криков празднества.
Курогане хотел вырваться, но целительница обвила его шею и положила голову ему на грудь, слыша учащенное биение его сердца.
- Это вороны? – спросила она
Курогане не собирался отвечать, сжимая талию девушки, казавшейся отчего-то непривычно соблазнительной в разорванной огнем ночи.
Аннушка вскинула русую голову и встала на цыпочки, прошептав в ему в ухо:
- Приходи утром ко мне, я помогу, - целительница быстро поцеловала воина в губы и, вывернувшись из его объятий, скрылась среди веселящейся толпы.
*** Часть 3. *** *** Часть 3. ***
Драный разноцветный петух истошно проорал утро, неустойчиво шатаясь на крыше. Издав последний надрывный хрип, он грузно свалился вниз и заковылял к курятнику, собираясь отыскать себе курицу пожирнее.
Прозрачная вода, стекавшая с волос Курогане, блестела в свежих лучах. Он натянул чистую рубашку на мокрое тело и, взглянув на розовое солнце, сжал левое предплечье. Рваный след птичьих когтей не заживал, отзываясь тупой болью, и начал загнаиваться. Воин нашел взглядом белевший вдали среди деревьев небольшой аккуратный дом целительницы и сделал несколько шагов в его сторону.
- Ты куда, Курорин? – Фай стоял на крыльце, завернувшись в одеяло и сонно опираясь о косяк.
- Тебя не касается, - Курогане не замедлил движения.
- Не ходи к ней.
- Отвали.
Флоурайт сделал незаметное движение и оказался перед мечником. Положив руки ему на плечи, маг пристально посмотрел ему в глаза и вновь повторил:
- Не ходи.
Серьезный расчетливый взгляд голубых глаз пронзил Курогане, но тот только скинул сдерживающие его руки и оттолкнул самого Фая.
- Курорин, она не та, за кого себя выдает, и…
- А ты сам, - воин, отойдя на несколько шагов, остановился, но не обернулся, - какую роль играешь?
Флоурайт невольно отступил, смотря вслед удалявшемуся Курогане.
Дверь была не заперта и, едва слышно повернувшись на петлях, пригласила гостя в дом. Жилище Аннушки, опрятное и чистое, выглядело пустым, несмотря на многие склянки, баночки, травы, коренья и прочее и прочее. Курогане сделал несколько шагов по первой из двух комнат, в которой хозяйка принимала больных.
Послышался легкий шелест платья, – и в дверном проеме появилась Аннушка со свежевыстиранным бельем. Увидев гостя, она отставила стираные вещи и, подбежав к нему, аккуратно коснулась его плеча, ощущая под тканью его одежды неровный слой бинтов.
- Болит? – в больших карих глазах плескалась забота и сочувствие.
- Давай быстрее, - Курогане сел на небольшую табуретку, стоявшую посреди комнаты.
Пока он снимал рубашку, Аннушка расставляла на столе медикаменты. Разрезав рану Курогане и удалив гной, она ловко обработала ее и туго затянула повязку. Решив, что лечение окончено, воин поднялся, но был вновь усажен на табурет.
- Ты что… - начал было Курогане, но девушка прижала палец к его губам.
- Она так просто не заживет, - целительница положила одну ладонь на грудь воина, другую – на его рану и начала однообразно напевать. Жар ее рук давил на Курогане, вызывал тошноту, но снимал боль с раненого предплечья.
Аннушка, долго твердившая заклинание, почувствовала, как воин начал клониться в сторону. Она подхватила его, не позволяя упасть. Курогане, простонав, сдавил виски: перед глазами все плыло, в ушах монотонно стучало сердце, резкое дыхание драло горло. Он жадно пил поднесенную девушкой воду, стараясь унять головокружение.
- Исцеление отнимает много сил, - Аннушка влажной тканью вытирала спину и шею воина, внимательно наблюдая за ним. – Приходи завтра. Я наложу еще одну повязку и…
- Я понял, - Курогане надел рубашку и, покачиваясь, вышел из дома, к свежему воздуху.
Девушка, оставшись одна, присела на табурет и прижала горячие руки к груди. Пряди ее светлых волос, выбившиеся из толстой косы, скрывали довольную улыбку.
***
Фай проводил взглядом скрывшегося в лесу Курогане и обернулся на звук приближавшихся шагов. Шаоран и Сакура несли несколько корзин. Мокона, копошившаяся в одной из них, прыгнула на руки к Фаю.
- Нас попросили отнести это господину Дионисию, - Сакура подошла к Флоурайту. Он принял у нее корзину, полную разнообразной снеди, которую жители по обыкновению собрали для старика.
Фай вел своих спутников узкой, но ярко протоптанной тропой по светлому лесу к Птичьему мысу, недалеко от которого стояла почерневшая лачуга.
- Мэтр Дионисий! – негромко окликнул Флоурайт, боясь разбудить старого мага, однако тот не спал, бесцельно изучая залежи хаотично хранящихся артефактов и книг.
Старик поднял голову и, увидев стоящего в дверях знакомого, радостно ему улыбнулся, отчего у его глаз и губ протянулась сеть глубоких морщин.
- Мэтр, это мои друзья, Шаоран и Сакура, - Флоурайт, оставив корзины у стола, опустился у кровати, взяв в свои ладони сухую теплую руку. – Мы принесли посылки из деревни.
Дионисий благодарно посмотрел на Фая и перевел взгляд на незнакомых гостей не радушно, но и без неприязни. Его интересовал только молодой блондин как единственный, в ком он чувствовал родную, понимающую душу. Остальные же были ему равнодушны, их для него будто не существовало.
- Как вы, мэтр Дионисий?
- Как всегда, - старик подумал и добавил: - Как смесь сухожилий с мышьяком.
Оба мага улыбнулись простой шутке, понятной, однако, только им двоим.
Мокона прыгнула Фаю на голову, представляясь старому колдуну. Тот с неподдельным интересом осмотрел неизвестного зверя, подивившись неклассификации данного вида.
- Господин, вам лучше выйти на солнце, на улице тепло, - сказал Шаоран, ставя чайник. Старик будто не слышал его, однако, когда Фай повторил вопрос, старый маг покачал головой и пояснил:
- Я уже пятьдесят лет не видел света.
- Как же так? – Сакура сменила простыню, которой был укрыт Дионисий вместо одеяла как способ избежать жары, на свежую и села у его кровати, заботливо поправив посеревшую от многочисленной стирки наволочку.
Ответа не последовало, тогда Фай переспросил пожилого мага. Тот положил сухую руку ему на плечо, не поднимаясь со своего ложа, и сказал, задумчиво глядя в устремленные на него голубые глаза:
- Жизнь такая.
Старик облизал сухие губы и, посмотрев в маленькое оконце, начал говорить.
- Юн я тогда был и глуп. Не исполнилось мне тогда от роду и восемнадцати, когда я встретил девушку, в которую влюбился с первого взгляда. О, как она была красива! Да и сам я был недурен собою. Молодой, умелый маг в самом расцвете сил не зря привлек ее внимание. Летиция, моя прелестная Летиция! Как мы любили друг друга! Как я целовал твои светлые локоны, твои губы!.. Я делал все ради нее: жил, дышал, творил свои заклятья. Если бы она попросила меня умереть, я бы в то же мгновение лег бездыханным у ее ног. Я был счастлив тем, что она пела и танцевала для меня, что только мне было дозволено касаться ее тела, хрупкого, свежего, белого тела. Она была для меня единственной, но я не был единственным для нее. Гавриил! Как я виноват перед тобою! Простишь ли ты меня теперь, дряхлеющего и доживающего свои последние годы?..
Сухой кашель прервал рассказ мага, который, поборов боль старости, улыбнулся одними глазами и продолжил:
- Гавриил был братом Летиции, старше ее на год. Несмотря на разницу в возрасте, они были невероятно похожи: те же черты, те же мечты и вкусы. Они никогда не разлучались, заботясь друг о друге, ревнуя к каждому постороннему. Они создали свой собственный мир, в котором было место только для двоих. Как тогда, помню, как Летиция, моя драгоценная Летиция пыталась убедить брата в искренности моих чувств. Гавриил был неумолим! Каждый раз, когда он видел меня с ней, он гнал меня от Летиции пинками. Я не защищался, дав обещание моей любимой, что не причиню вреда ее брату. Да я и сам понимал, насколько дорог он был для нее, поэтому принимал все его побои. Он был непреклонен, я неколебим.
Жесткий, но в то же время искренний смех отразил на старческом лице грустную улыбку, пустившие длинные лучи морщин по серой коже, многие годы не видевшей солнца.
- Долго я пытался доказать Гавриилу, что достоин его сестры. Что я только ни делал! Проходил сквозь огонь и воду, приносил древнейшие артефакты, но он только брезгливо отгонял меня прочь.
Пожилой маг замолчал, погрузившись в свои воспоминания, нахлынувшие на него и поглотившие все его мысли. Фай бережно коснулся плеча старца, будто опасаясь, что его дряхлое тело рассыплется прахом.
- Что было потом?
- Потом? – переспросил колдун, очнувшись от полудремы памяти. – Потом Гавриил признал меня, да. Я любил волшебные песни Летиции, но сам нот не знал. Целый год она учила меня: слишком мудреными мне казались причуды музыки, и это учитывая то, что в магии я был одним из лучших. О, помню, прекрасно помню ту ночь… Мы много странствовали и в ту пору были в этих местах. Я написал песню для моей любимой, песню, в которую вложил всю свою душу, всего себя. Месяц освещал нас: меня и ее. Я стоял на Птичьем мысе на коленях перед Летицией и пел. Пел так, как никогда в жизни, и слезы отчего-то заблестели на ее бледных щеках. Лишь потом я осознал, что сам рыдаю, глядя моей единственной в глаза, такие же голубые, как у Гавриила и у тебя, - старик положил свою руку на ладонь Фая. – На следующее утро я проснулся с рассветом в своей комнате. На моей постели сидел Гавриил и неотрывно смотрел на восстающее солнце. Ощутив, что я проснулся, он повернулся ко мне. Он улыбался. В тот самый миг я понял, что их мир, в котором всегда жили только двое, обратился миром для троих, и третьим был я. За следующие полгода Гавриил стал мне братом, сам он относился ко мне так же. Мы стали очень близки, но главной наградой для нас было видеть счастливую улыбку Летиции. Никогда не забуду, как она всегда поочередно целовала меня и Гавриила и как он всегда тонко чувствовал, когда нам хотелось побыть наедине и оставлял нас. Его доверие и любовь его сестры – все, о чем я мечтал и что получил.
Старик принял протянутую Флоурайтом флягу с водой и жадно припал к горлышку.
- Эти пять лет я храню в своем сердце в мельчайших подробностях, как и гибель Летиции, моей Летиции… Мы втроем жили в большом доме, стоящем на стыке двух деревень. День ото дня к нам приходили люди со всей страны. Ко мне – просить сотворить мою магию, а я тогда не бросил своих занятий, к Гавриилу – лечить хвори и раны. Он был прекрасным врачом, он с рождения обладал потрясающим даром. А к Летиции приходили только ради того, чтобы услышать ее дивные песни. Однажды к Гавриилу зашла прокаженная – изнуренная многими болезнями женщина. Она взмолилась о помощи, и он не отказал ей, однако лекарств, необходимых для лечения, у него не было. Он ушел в город, что находился в десяти верстах от дома. Летиция, увидев несчастную, хотела облегчить ее боль и начала петь для нее. В зале они были наедине. Прокаженная долгое время слушала ее, но внезапно песня оборвалась. Я стоял тогда за дверью и внимал святым звукам голоса Летиции. Ощутив беду, я ворвался в комнату и увидел свою любимую. Она лежала на полу, в собственной крови, часто глотая воздух. Ее грудь была вспорота, она дрожала, умирая на моих руках, но я не мог ничего сделать. Я был слаб! Немощен! Ничтожен! Я был безволен перед ликом смерти. Летиция скончалась быстро. Я рыдал, держа ее в объятиях, моя магия была могущественна, но единственное, что было мне неподвластно, - это тот дар, которым обладал Гавриил. Много позже я вспомнил, как черный ворон, сверкнув человечьими глазами, взмыл в небо через открытое окно, оставив на подоконнике следы окровавленных когтей. Я стонал! Я изнемогал в слезах! Я готов был отдать свое сердце той единственной, кого я любил, той, что погибла у меня на руках от моего бессилия…
Маг закрыл глаза дрожащей сухой ладонью.
- Я и Гавриил… Мы долго не могли оправиться от удара. Мы стали ближе, чем когда-либо. Мы убрались из того дома, покинули страну и поселились в этих краях. Гавриил не винил меня, он не позволял мне наложить на себя руки, вновь и вновь возвращая меня в реальность, но сам… День за днем он менялся, все больше становясь похожим на свою сестру. Он не смог пережить разлуки и стремился заполнить эту пустоту, воссоздав в своей душе образ Летиции. Теперь он был внешне почти неотличим от нее: его жесты, манеры, слова… Я никогда прежде не слышал, чтобы он пел, но однажды я застал его за арфой исполняющим ее любимый романс. Я не верил собственным глазам. Мне казалось, будто сама Летиция вернулась, чтобы вновь дарить миру свои волшебные песни. Я упал на колени, моля Гавриила остановиться, замолчать! От слез я перестал видеть его лицо, но этот образ навечно отпечатался в моем сердце, а голос… Я проклинал его голос за то, что он звучал так же, как ее! В тот миг я ненавидел Гавриила, как и того, кто отнял жизнь моей любимой. Дни сменялись ночами, неделя текла за неделей, месяц за месяцем, и вдруг я понял, что больше не могу так жить. Находиться рядом с копией святой Летиции стало для меня невозможно. Несмотря на то, что я понимал, что с Гавриилом это происходило не по его воле, я не был способен простить ему этого.
Старик отнял руку от лица и положил ее на сердце, ощущая сквозь тонкую, простыню, которой был укрыт, его биение.
- У нас был обычай – каждое новолуние мы выходили на Птичий мыс, тот самый, где я был с Летицией, и с утра смотрели на море. К вечеру всегда появлялся почтовый корабль, белевший на водной глади широкими парусами, но мы не ждали писем. В тот день море дрожало, бушевало, штормило. Мы стояли на высоком мысе до темноты, а далеко внизу под нами мощные волны тяжело разбивались о камни. Гавриил смотрел на гневную стихию и неожиданно начал петь. Он исполнял ту самую песню, которую я создал для Летиции. Звук его голоса нарастал с каждой строкой, перебивая крики моря. Страсть и бешенство звенели в сотворенных мною нежных словах любви. Гавриил пел саму силу, вторя ее стону, ее зову. В серой массе неба блеснула молния, попытавшись снести нас порывом ветра. Я не смог более выдержать этого. Видеть того, кто так сильно напоминал Летицию! Мне было страшно, больно! Я схватил Гавриила за руку и толкнул его с мыса, туда, где властное море разбивалось в бессилии об острые скалы. Белая накидка слетела с плеч Гавриила, сам он, роняя в воздух прозрачные слезы, успел заглянуть в мои глаза до того, как стихия навеки поглотила его. А я смотрел и смотрел вниз. Несколько минут, несколько часов – не помню, не знаю! Моя душа умирала под хлеставшими полосами ливня от осознания случившегося. Я убил сразу троих: себя, его и ее. Я был безумен. Не представляя, что делать, я побрел к своему дому. Я колдовством уничтожил его и возродил не его месте прекрасный сад, а про́клятая ночь не кончалась, терзая меня. Я вновь вернулся к морю, я излил в него свою магию, не оставив ничего. Я навсегда отказался от прошлого и теперь был готов отказаться и от своей жизни, чтобы быть с ними и вечно молить их о прощении у их ног. Но я не смог! Земля сковала мое тело, не пускала к краю обрыва, за которым меня ждал свет и их песни. В исступлении я разрывал руками почву, в кровь разбивая пальцы, до мяса сдирая ногти. Я беззвучно кричал под жестокими слезами неба, срывавшимися на меня с беспредельной высоты, разрезанной телами молний... Меня нашли утром. Я был слаб, я молил о смерти, но был воскрешен людьми. Почему они дали мне кров? Почему они приходили ко мне, заботились обо мне? Почему же не дали умереть?! С того самого дня я никогда не выходил ни к солнцу, ни к луне. Я уже похоронен, но не в земле, а здесь, среди живых. Зачем тогда они снова и снова продлевают мои мучения? Я сам отвернулся от себя, тогда почему они?..
Старик тихо заплакал от боли и бессилия, вновь и вновь вопрошая небо, закатом утешавшее его сквозь маленькое оконце.
Название: Corvus. Воссоединенные (№3 из ОТ)
Автор: Martsello
Фэндом: TRC
Пейринг: Курофай (+Сакура, Шаоран, Мокона)
Размер: 5,5 тыс. слов (из 10 тыс.)
Жанр/рейтинг: angst, adventure, dark / R
Об авторских правах и обязанностях: персонажи Кламп
*** Часть 1. *** От автора: Corvus лат. - ворон.
*** Часть 1. ***
Волны моря искрились солнцем. Прозрачно-желтые лучи танцевали в каплях недавно оросившего землю грибного дождя, осыпавшего листву деревьев и траву. Крупные бусины воды играли светом, отражая небо, на котором мягкой ватой лежали редкие облака.
Фай снял перчатку, наклонился к земле и провел по ней рукой, собирая в пригоршню влагу. Жаркое лето щедро поило природу, не давая ей зачахнуть и боясь осиротеть.
Странники стояли на мысе, под которым едва волнуемое море пело мерным шумом вечность.
Шаоран и Сакура наблюдали за скользящим по голубой глади белым парусом. Фай мокрыми ладонями обхватил шею Курогане, который, вздрогнув от холодного прикосновения, приподнял мага за воротник и пристально смотрел ему в глаза.
- Там кто-то есть! Кто-то идет к нам, - Мокона прыгнула на голову Курогане.
Из леса, окружавшего мыс, появился десяток детей. Завидев незнакомцев, они сперва прятались за деревьями, а после, осмелев, подбежали к путешественникам и стали с любопытством их ощупывать.
Смуглая ребятня, закончив осмотр, смеясь и что-то напевая, повела их узкой тропой сквозь лиственный лес к большой деревне. Местные жители радостно приветствовали гостей и тотчас без лишних расспросов пригласили их на обед.
День клонился к вечеру. Горячий воздух прерывался прохладным ветром, несущим запах моря.
Круглая дощатая площадь была окольцована несколькими плотными рядами деревянных домов. Жители этой деревни с удовольствием откликнулись на просьбу путешествующих рассказать им какую-либо легенду и посадили перед ними давно впавшего в маразм деда, хранителя всех преданий и историй. Старик долгое время не мог сообразить, что от него хотят, пока потерявший терпение Курогане как следует не тряхнул его. После этого дед, похрустев суставами, уселся поудобнее и стал говорить, постаравшись придать своему лицу загадочное выражение, что ему, однако, не совсем успешно удавалось.
- Значит, так, - начал рассказчик, - было мне в ту пору лет десять. Или двенадцать. Или пятнадцать. Тогда исчезли из лесов все птицы, даже отчего-то орущие по ночам чайки. Полгода… или год спустя на земли наши стали спускаться стаи черных птиц, словно тучи грозовые! И числа им не было, и звали птиц этих… звали… - старик в очередной раз замялся и стал причмокивать беззубым ртом. – Этих звали…
- Вороны, дедушка, - девятнадцатилетняя девушка протянула ему тарелку с бульоном , который тотчас занял все внимание склеротичного рассказчика, и присела рядом с гостями, приветствуя их. – Я Аннушка.
Аннушка была невысокого роста, со светло-русыми волосами, тянущимися тугой косой до пояса, которую девушка по привычке перебрасывала через плечо на грудь. Белый сарафан, большие карие глаза, бледноватая кожа, оттененная на щеках чуть заметным румянцем – все в ней было просто, без вычурности.
- Вороны в здешних местах появились шестьдесят лет назад и стали нападать на людей и скот, поедая их мясо. Те, кто не скончался сразу, заражались страшной болезнью и в течение года умирали в жутких мучениях. Когда научились лечить эту хворь, поняли, обычных лекарств недостаточно, - говорила Аннушка, одновременно помогая беззубому старику есть. Как только она замолчала, толпа начала гудеть:
- Наша целительница все может!
- Нас лечит и…
- Да!
Аннушка спасительница!
Фай повернулся к девушке.
- А что необходимо помимо лекарств?
- Тайное знание и сила, которая дается немногим людям по рождению, - Аннушка серьезно посмотрела на Сакуру, будто это она задала вопрос. – Мать моей матери была прекрасной целительницей и предала мне все свои умения.
Флоурайт привычным жестом забросил руки за голову, ловя обрывки восклицаний толпы. Как оказалось, девушка пришла незваной в деревню несколько лет назад и стала исцелять всех зараженных. Фай обернулся, почувствовав на себе взгляд карих глаз, однако сарафан Аннушки уже белел среди веселых женщин, собиравших посуду после обеда на другой стороне площади.
***
Курогане сделал резкий выпад, ударом кулака повалив на землю последнего противника и наслаждаясь восхищенными возгласами собравшейся вокруг дерущихся толпы. Воину нравилось внимание местных жителей, и при этом, участвуя в рукопашных сражениях, он завоевывал доверие местных жителей. Кулачные бои были частой забавой для того мира, в который попали путешественники, а прославленные герои пользовались почетом и уважением среди людей всех возрастов.
Несмотря на то, что Курогане был с ног до головы облеплен тяжелой оранжевой глиной, глаза его горели азартом, а оскаленные в самодовольной ухмылке зубы выдавали все то наслаждение, которое воин испытывал от подобных забав.
- Фью, Куропон так крут! – Фай, сидя среди зрителей на пне, размахивал поющей Моконой.
Девушки принесли десяток кувшинов с водой и полотенца, сняли с Курогане рубашку и начали со звонким смехом оттирать глину и пот, пытаясь потрогать каждый участок тела умелого борца. Тот старался увернуться, но юные девушки были быстры и ловки, к тому же их было много, да и сам Курогане был не против такой игры.
Солнце слепило глаза, играло в брызгах воды, бросало неровные пятна теней с листьев деревьев. Побежденные по старому обычаю поднесли лучшему воину большую кружку хмельного пенного напитка, которую тот принял как завоеванный трофей и залпом осушил.
Фай размахнулся Моконой и прицельно попал ею в голову Курогане, отчего тот едва снова не упал в грязь, зато погнался за магом, стремясь окунуть его в липкую глину.
- Вороны, вороны! Вороны снова вернулись! – послышался истошный крик.
Из густого леса, окружавшего деревню, выбежало пятеро детей, один из которых нес на себе плачущую девочку с окровавленной ногой. Курогане, Фай и Шаоран метнулись к деревьям вместе с несколькими вооружившимися топорами и вилами мужиками.
Из подлеска вылетел десяток черных птиц. Их налитые кровью глаза лихорадочно искали жертву.
Один из мужчин, издав пронзительный свист, метнул вилы, пронзил ими одного из воронов насквозь, перебив ему хребет. Птица рванулась в предсмертной агонии и навеки замерла. Стая, оглушительно закричав, взмыла вверх.
Люди принялись снимать окровавленную тушу с вил, в то время как оставшиеся увели перепуганных детей в дома. Аннушка подбежала к плачущей девочке и склонилась над ней, шепча что-то и поливая ее глубокую рану пахучей жидкостью из небольшой склянки.
- Что она делает? – обратился Шаоран к одному из местных жителей, облокотившемуся на топор.
- Выводит заразу, - ответил тот и сплюнул себе под ноги.
Голос целительницы стих, позволяя всхлипам обреченного ребенка разноситься по деревне.
- Наша очередь, - мужик перехватил топорище и направился к девочке, как только Аннушка закончила. Женщины принесли воду и бинты, после чего столпились в позади мужчин, державших несчастное дитя.
- Мама, мама, мне больно! – послышался одинокий детский голосок. – Мама, пожалуйста, не надо!
- Все будет хорошо, да, сейчас… - мать, отступив на несколько шагов, прижала дрожащие руки к груди, будто хотела остановить бешеное биение сердца.
- Мама, я боюсь!
- Потерпи немного…
- Мне страшно, мама! Мама!
Мужчина занес над раненой девочкой топор, но внезапный крик остановил его движение. Мать не выдержала слез родного ребенка, она отчаянно рвалась к своей дочери так, что трое крепких рыбарей едва могли удержать ее, вывернув ей руки. Женщина визжала, стонала, часто запрокидывая голову, билась в припадке. Топор, движимый точной рукой, отрубил окровавленную ногу ребенка выше колена. Девочка душераздирающе заверещала, мешая перебинтовывать свой обрубок.
Мать перестала вырываться, упала на колени и, содрогаясь от неудержимых рыданий, скребла ногтями землю, проклиная за случившееся и воронов, и себя. Палач отбросил топор и подошел к извивающейся от боли собственного ребенка женщине, обнял ее и прижал к широкой груди.
Женский и детский плач рваными клочьями разносился по лесу, эхом отражаясь от деревьев.
***
Мокона выглянула в окно дома.
Море штормило, серые тучи заволокли небо, скрывая желтый серп месяца и тяжело нависая над землей.
Сакура и Шаоран следили за тем, как Фай раскладывает на полу карты в причудливом пасьянсе, в то время как Курогане безуспешно пытался растопить старую печь.
- Моко, что случилось? – спросила принцесса, когда Мокона прыгнула ей на руки.
- Перо, я чувствую его сильнее, чем днем!
Шаоран поднялся и накинул плащ.
- Я пойду искать его.
Фай, глядя на него снизу вверх, улыбнулся.
- Ты всегда такой серьезный, но… в такую погоду…
Входная дверь отчетливо скрипнула. Шаоран был непреклонен, и, повторив, что есть то, что он должен сделать, археолог вышел в ночь.
Фай, убедив Сакуру в том, что с Шаораном ничего не случится, уложил ее спать, сам же подсел к Курогане, который, сумев разжечь огонь в печи, решил отметить это бутылкой крепкого вина, взятой у местных жителей в обмен на некоторые прихваченные из других миров вещи.
Влив себе в горло жгучей жидкости, воин протянул бутыль магу, укутавшемуся в покрывало в тщетных попытках огородиться от внезапно нахлынувшего холода.
Фай залез с ногами на кровать, делая крупный глоток. Курогане снял с себя шерстяной плед и, сев рядом с замерзающим магом, набросил его ему на плечи и отнял бутылку, приникнув губами к горлышку.
Минута ползла за минутой, отражаясь в треске поленьев, умиравших в огне печи.
Курогане задремал, усыпленный монотонным танцем пламени. Фай спал, уткнувшись в его плечо и согревая его своим теплом.
Оба проснулись от резкого скрипа двери, но это не Шаоран вернулся с поисков. За пером шла Сакура. Пустой взгляд, зомбированные шаги – осколок памяти манил девушку, покорившуюся ему сквозь сон.
Фай и Курогане последовали за принцессой, исчезавшей среди деревьев. Когда расстояние от дома превысило версту, Сакура внезапно остановилась посреди небольшой плеши посреди леса, на которой не росло ничего, кроме травы.
И тотчас сотня черных птиц набросилась на девушку. Курогане метнулся к принцессе, разрубая их острым лезвием. Флоурайт, приспособив в качестве оружия сломанную ветвь дерева, отбивался от нападавших воронов и пытался увести Сакуру, недвижимо стоявшую со все еще пустым взглядом.
Две черные птицы, миновавшие самурайский меч, одновременно атаковали девушку. Маг, заслонив ее от одной из них, сбил другую и, охнув от боли, запахнул полы своей шубы.
Курогане, окруженный воронами, рубил их не глядя. Внезапно птицы взмыли в небо и растворились среди серой массы туч, оставив свою жертву.
Курогане вытер рукавом пот со лба.
- Эй, ты как, маг?
- Цел, - отозвался Фай, улыбаясь и незаметно зажимая рваную кровоточащую рану в боку, оставленную вороньими когтями. – Курорин такой заботливый!
- Как девчонка?
- Невредима.
Курогане обернулся, заметив, как Сакура начала падать, потеряв сознание, и успел подхватить ее у земли. Тогда же Флоурайт заметил царапину на левом предплечье воина, но тот лишь отмахнулся от назойливости мага и, подняв на руки принцессу, понес ее домой.
*** Часть 2.*** *** Часть 2.***
Новое утро повторило прошедший день. Курогане, скрывая болезненную царапину двумя полосами ткани, раскидывал соперников в рукопашном бою, вновь демонстрируя мастерство драки. Девушки с горящими от нетерпения глазами уже готовились раздеть и потрогать воина под предлогом того, что собирались отмыть его.
Фай улыбался и всячески подбадривал Курогане, размахивая широкими рукавами своей шубы, которую наотрез отказывался снимать со вчерашней ночи.
Снова жарко. Жаль.
Маг замер и оглянулся, ища взглядом того, кто только что жаловался на жару.
Какое небо красивое.
Флоурайт поднял голову. Небесная сфера действительно была прекрасна в своем свежем утреннем великолепии.
И море так нежно шумит.
Неторопливый спокойный голос сводил с ума. Глубокий судорожный вдох – и Фай получил долгожданную порцию воздуха в судорожном вдохе.
Вот это облачко похоже на кролика.
Флоурайт зажал уши ладонями, тщетно пытаясь унять звучавший в его голове голос.
А вон то напоминает восьмую руну друидов.
Фай отнял руки от лица. Эти слова не могли принадлежать человеку, не знавшему магию. Блондин укутался в свою шубу и, не дождавшись окончания боя, устремился, ведомый одной лишь интуицией, в лес под крики ликующей от созерцания забавы толпы.
Четверть часа спустя деревья расступились, открывая взгляду старую, перекошенную лачугу с почерневшими от времени и соленого влажного ветра стенами.
Шум моря стал отчетливее: неподалеку возвышался Птичий мыс, на котором впервые появились путешественники.
Фай осторожно толкнул нехотя поддавшуюся входную дверь и вошел в дом. Несмотря на внешний вид, внутри было хотя и тесно от большого количества вещей, но не душно – маленькое оконце, единственное во всем жилище, никогда не закрывалось.
Уставленные магическими артефактами полки, мебель, стопки книг – все было покрыто пылью, кроме большого букета цветов, стоявшего в высоком кувшине. Лежавший на единственной узкой кровати человек зашевелился. Подойдя ближе, Флоурайт увидел покрытое глубокими морщинами смуглое сероватое лицо, обрамленное седыми длинными волосами, на котором изумрудами светились живые глаза.
Старик повернулся к вошедшему.
- Кто ты такой?
- Меня зовут Фай, - блондин бросил взгляд на обрывок неба, видневшийся через маленькое окно, обратил внимание на небольшое белое облако и прибавил: - А оно действительно похоже не восьмую руну.
- Ты знаешь магию? – старик изумленно приподнял голову. Увидев, что гость кивнул, он взял его за руку, и на темном сухом лице появилась улыбка. Старец истосковался по общению с равными себе, и теперь два мага нашли общий язык и путем недолгих рассуждений выяснили, что мысли старика Фай услышал из-за колдовского потока, случайно пронесшегося по земле.
Тонкий луч света проник в старый дом, предупредив о приближении вечера. Дверь надрывно загудела, прервав общение магов. Аннушка вошла внутрь и замерла со свежим букетом в руках, удивленная присутствию у старого колдуна гостя.
Флоурайт, сообразив, что отнял у старика слишком много сил разговорами, встал.
- Мэтр Дионисий, я, должно быть, утомил вас.
- Ты что, уходишь, Фай?
- Да.
- Возвращайся поскорее!
Молодой маг, улыбнувшись, кивнул и вышел из дома, провожаемый теплым, благодарным взглядом старика.
Едва Флоурайт дошел до леса, он услышал торопливые мягкие шаги. Аннушка, добежав до мага, остановилась в метре от него.
- Ты ведь могущественный колдун, да?
- Немного, - ответил Фай и закинул руки за голову.
- Прошу тебя, - девушка прижала ладони к груди, - дай ему свою магию!
Флоурайт опешил от такой просьбы, но сумел натянуть на губы улыбку.
- Я решил не пользоваться ей, так что…
- Пожалуйста! Дионисий очень стар и скоро умрет. Помоги ему – отдай свою силу!
- Прости. Я не могу, - отрезал маг. Он несколько раз крупно моргнул, развернулся и пошел по ведущей к деревне тропе, ощущая спиной тяжелый неприязненный взгляд.
***
Вечер обещал праздник. Раз в месяц люди отмечали день жизни весельем, плясками и торжественным пиром. Дети плели венки и надевали их на всех. Курогане как лучший ратоборец должен был первым, по древней традиции, принять украшение из цветов, осушить кружку крепкого хмельного напитка и отведать пищи.
Фай суетился вместе с Моконой вокруг стола, ломящегося от разнообразных яств, отхватывая от каждого блюда по кусочку, желая все попробовать.
Шаоран и Сакура неловко кружились посреди шумного хоровода смеющихся девушек.
В эту ночь люди были обязаны радоваться тому, что у них было, чтобы потом получить от солнца его свет, а от облаков – дождь.
Один из мужиков, качавший на коленях двух ребятишек, неожиданно протянул низкую ноту, которую подхватили несколько десятков хрипловатых голосов. Мужчины пели дань небесам и вспоминали погибших, однако заунывная песня длилась не более пары минут, после чего задорно прогремел бубен, звон которого быстро потонул в хоре музыкальных инструментов.
Около часа длились танцы, после чего люди, устав и захмелев, уселись за столы и, радостно крича и переругиваясь, приступили к еде. Курогане был несомненным лидером торжества: он шутил, громко и самодовольно смеялся и что-то оживленно рассказывал, окруженный восхищенными слушателями.
Когда пир приутих и несколько женщин вышли, чтобы исполнить танец, посвященный солнцу, Курогане незаметно выскользнул из-за стола и отошел ближе к лесу, туда, где стоял, кутаясь в свои одежды, Флоурайт.
- Эй ты! – воин приблизился вплотную к магу. – Тебе не жарко летом в шубе?
- Курорин такой милый, - Фай попытался отойти на пару шагов, но рука Курогане крепко держала его за плечо. – А почему ты спрашиваешь?
- Ты ведь был ранен птицей, - красные глаза неотрывно впивались в лицо мага, следя за каждым его движением. – Покажи след.
- Но Куро…
- Раздевайся!
Вместо ответа колдун улыбнулся. Курогане стиснул зубы, отчего по его телу прошла нервная дрожь. Постоянная ложь Флоурайта приводила его в бешенство до такой степени, что он готов был удушить тощего мага, чтобы больше не слышать его вранья.
Фаю удалось вырваться из рук воина и скрыться среди танцующей толпы. Курогане последовал за ним, но быстро потерял из виду, и только полчаса спустя заметил белый силуэт, мелькнувший среди домов. Воин без труда догнал его и, волоча за воротник, затащил в хижину, отведенную местными жителями гостям.
Курогане резко прижал Фая к стене, сдавливая его тонкие запястья. Он приник к магу, лаская его лицо горячим дыханием, и, когда Фай дернулся, коснулся губами уголка его глаза, затем – ресниц, Флоурайт мелко дрожал, не пытаясь вырваться из сильных, властных объятий.
- Может, все-таки разденешься? – прошептал Курогане и несильно прикусил мочку уха Фая, подчинявшегося его движениям. Хмель беспощадно опьянял сознание, усиливался случайными прикосновениями воина.
Курогане опрокинул покорного мага на постель и стал быстро сдирать застежки его одежды. Флоурайт тщетно пытался унять блуждавшие по его телу ладони, то грубые, то аккуратные, и усмирить бешеное биение сердца.
Язык Курогане оставил горячий след на скуле, виске мага, его пальцы перебирали светлые локоны на его затылке, запрокидывая голову и открывая для ласк белую шею.
Воин снял с Флоурайта рубашку, скрывавшую белую грудь и, поднявшись, удовлетворенно отступил на несколько шагов, пристально глядя на Фая, а точнее – на ровные слои бинтов, зажимавшие рваную рану над бедром, оставленную птичьими когтями.
- И что это, маг? – язвительно поинтересовался Курогане, указывая кивком головы на проступившие на белых полосах ткани алеющие пятна крови, смешанной с сукровицей.
- Фу, Куроврун меня обманул! – Фай сел на кровати и придал лицу обиженное выражение.
- Почувствовал свое же оружие на своей шкуре, понравилось? – спросил воин, вспоминая, как маг часто подшучивал над ним подобным образом.
- Куропон такой злопамятный!
Курогане развернулся и, открыв дверь, услышал шум народного гулянья и голос Флоурайта:
- А продолжение?
Воитель скривил губы и отправился к танцующим людям. Если маг хочет врать, пусть врет. Главное, чтобы за его ложь не пришлось дорого платить.
Веселые девушки подхватили появившегося гостя под руки и закружили его в хороводе. Костры, громкое пение, разливающееся по окрестности, смех – все нарушало безмолвную черную ночь, окутавшую землю. Пенные напитки и жареное мясо, обильно натертое острыми приправами горячили свежую кровь, и вскоре Курогане начал получать удовольствие от созерцания пляски и от многих кокетливых, а порой и откровенных взглядов жительниц деревни, устремленных на него.
В этом мире было почетно иметь ребенка от могучих бойцов как замужним женщинам, так и не знавшим мужских ласк. Сразу три пары рук обхватили грудь и талию Курогане, завертели его, кто-то сунул ему в руки полную бутыль, и воин сразу же припал к горлышку, вливая себе в глотку обжигающую жидкость.
Чьи-то лица, шеи, спины мелькали перед глазами, сливались в пеструю массу, окружившую Курогане в блеске костров. Бесконечная толпа заполняла его сознание, люди хаотично метались, танцуя среди пламени, и сам воитель неожиданно понял, что его тело начинает двигаться по собственной воле.
Холодное прикосновение белых рук отрезвило Курогане. Ласковые ладони держали его лицо, утирая горячий пот со лба и щек, затем скользнули вниз по шее, плечам и остановились на левом предплечье.
- Ты ранен? – голос Аннушки отчего-то слишком отчетливо звучал среди криков празднества.
Курогане хотел вырваться, но целительница обвила его шею и положила голову ему на грудь, слыша учащенное биение его сердца.
- Это вороны? – спросила она
Курогане не собирался отвечать, сжимая талию девушки, казавшейся отчего-то непривычно соблазнительной в разорванной огнем ночи.
Аннушка вскинула русую голову и встала на цыпочки, прошептав в ему в ухо:
- Приходи утром ко мне, я помогу, - целительница быстро поцеловала воина в губы и, вывернувшись из его объятий, скрылась среди веселящейся толпы.
*** Часть 3. *** *** Часть 3. ***
Драный разноцветный петух истошно проорал утро, неустойчиво шатаясь на крыше. Издав последний надрывный хрип, он грузно свалился вниз и заковылял к курятнику, собираясь отыскать себе курицу пожирнее.
Прозрачная вода, стекавшая с волос Курогане, блестела в свежих лучах. Он натянул чистую рубашку на мокрое тело и, взглянув на розовое солнце, сжал левое предплечье. Рваный след птичьих когтей не заживал, отзываясь тупой болью, и начал загнаиваться. Воин нашел взглядом белевший вдали среди деревьев небольшой аккуратный дом целительницы и сделал несколько шагов в его сторону.
- Ты куда, Курорин? – Фай стоял на крыльце, завернувшись в одеяло и сонно опираясь о косяк.
- Тебя не касается, - Курогане не замедлил движения.
- Не ходи к ней.
- Отвали.
Флоурайт сделал незаметное движение и оказался перед мечником. Положив руки ему на плечи, маг пристально посмотрел ему в глаза и вновь повторил:
- Не ходи.
Серьезный расчетливый взгляд голубых глаз пронзил Курогане, но тот только скинул сдерживающие его руки и оттолкнул самого Фая.
- Курорин, она не та, за кого себя выдает, и…
- А ты сам, - воин, отойдя на несколько шагов, остановился, но не обернулся, - какую роль играешь?
Флоурайт невольно отступил, смотря вслед удалявшемуся Курогане.
Дверь была не заперта и, едва слышно повернувшись на петлях, пригласила гостя в дом. Жилище Аннушки, опрятное и чистое, выглядело пустым, несмотря на многие склянки, баночки, травы, коренья и прочее и прочее. Курогане сделал несколько шагов по первой из двух комнат, в которой хозяйка принимала больных.
Послышался легкий шелест платья, – и в дверном проеме появилась Аннушка со свежевыстиранным бельем. Увидев гостя, она отставила стираные вещи и, подбежав к нему, аккуратно коснулась его плеча, ощущая под тканью его одежды неровный слой бинтов.
- Болит? – в больших карих глазах плескалась забота и сочувствие.
- Давай быстрее, - Курогане сел на небольшую табуретку, стоявшую посреди комнаты.
Пока он снимал рубашку, Аннушка расставляла на столе медикаменты. Разрезав рану Курогане и удалив гной, она ловко обработала ее и туго затянула повязку. Решив, что лечение окончено, воин поднялся, но был вновь усажен на табурет.
- Ты что… - начал было Курогане, но девушка прижала палец к его губам.
- Она так просто не заживет, - целительница положила одну ладонь на грудь воина, другую – на его рану и начала однообразно напевать. Жар ее рук давил на Курогане, вызывал тошноту, но снимал боль с раненого предплечья.
Аннушка, долго твердившая заклинание, почувствовала, как воин начал клониться в сторону. Она подхватила его, не позволяя упасть. Курогане, простонав, сдавил виски: перед глазами все плыло, в ушах монотонно стучало сердце, резкое дыхание драло горло. Он жадно пил поднесенную девушкой воду, стараясь унять головокружение.
- Исцеление отнимает много сил, - Аннушка влажной тканью вытирала спину и шею воина, внимательно наблюдая за ним. – Приходи завтра. Я наложу еще одну повязку и…
- Я понял, - Курогане надел рубашку и, покачиваясь, вышел из дома, к свежему воздуху.
Девушка, оставшись одна, присела на табурет и прижала горячие руки к груди. Пряди ее светлых волос, выбившиеся из толстой косы, скрывали довольную улыбку.
***
Фай проводил взглядом скрывшегося в лесу Курогане и обернулся на звук приближавшихся шагов. Шаоран и Сакура несли несколько корзин. Мокона, копошившаяся в одной из них, прыгнула на руки к Фаю.
- Нас попросили отнести это господину Дионисию, - Сакура подошла к Флоурайту. Он принял у нее корзину, полную разнообразной снеди, которую жители по обыкновению собрали для старика.
Фай вел своих спутников узкой, но ярко протоптанной тропой по светлому лесу к Птичьему мысу, недалеко от которого стояла почерневшая лачуга.
- Мэтр Дионисий! – негромко окликнул Флоурайт, боясь разбудить старого мага, однако тот не спал, бесцельно изучая залежи хаотично хранящихся артефактов и книг.
Старик поднял голову и, увидев стоящего в дверях знакомого, радостно ему улыбнулся, отчего у его глаз и губ протянулась сеть глубоких морщин.
- Мэтр, это мои друзья, Шаоран и Сакура, - Флоурайт, оставив корзины у стола, опустился у кровати, взяв в свои ладони сухую теплую руку. – Мы принесли посылки из деревни.
Дионисий благодарно посмотрел на Фая и перевел взгляд на незнакомых гостей не радушно, но и без неприязни. Его интересовал только молодой блондин как единственный, в ком он чувствовал родную, понимающую душу. Остальные же были ему равнодушны, их для него будто не существовало.
- Как вы, мэтр Дионисий?
- Как всегда, - старик подумал и добавил: - Как смесь сухожилий с мышьяком.
Оба мага улыбнулись простой шутке, понятной, однако, только им двоим.
Мокона прыгнула Фаю на голову, представляясь старому колдуну. Тот с неподдельным интересом осмотрел неизвестного зверя, подивившись неклассификации данного вида.
- Господин, вам лучше выйти на солнце, на улице тепло, - сказал Шаоран, ставя чайник. Старик будто не слышал его, однако, когда Фай повторил вопрос, старый маг покачал головой и пояснил:
- Я уже пятьдесят лет не видел света.
- Как же так? – Сакура сменила простыню, которой был укрыт Дионисий вместо одеяла как способ избежать жары, на свежую и села у его кровати, заботливо поправив посеревшую от многочисленной стирки наволочку.
Ответа не последовало, тогда Фай переспросил пожилого мага. Тот положил сухую руку ему на плечо, не поднимаясь со своего ложа, и сказал, задумчиво глядя в устремленные на него голубые глаза:
- Жизнь такая.
Старик облизал сухие губы и, посмотрев в маленькое оконце, начал говорить.
- Юн я тогда был и глуп. Не исполнилось мне тогда от роду и восемнадцати, когда я встретил девушку, в которую влюбился с первого взгляда. О, как она была красива! Да и сам я был недурен собою. Молодой, умелый маг в самом расцвете сил не зря привлек ее внимание. Летиция, моя прелестная Летиция! Как мы любили друг друга! Как я целовал твои светлые локоны, твои губы!.. Я делал все ради нее: жил, дышал, творил свои заклятья. Если бы она попросила меня умереть, я бы в то же мгновение лег бездыханным у ее ног. Я был счастлив тем, что она пела и танцевала для меня, что только мне было дозволено касаться ее тела, хрупкого, свежего, белого тела. Она была для меня единственной, но я не был единственным для нее. Гавриил! Как я виноват перед тобою! Простишь ли ты меня теперь, дряхлеющего и доживающего свои последние годы?..
Сухой кашель прервал рассказ мага, который, поборов боль старости, улыбнулся одними глазами и продолжил:
- Гавриил был братом Летиции, старше ее на год. Несмотря на разницу в возрасте, они были невероятно похожи: те же черты, те же мечты и вкусы. Они никогда не разлучались, заботясь друг о друге, ревнуя к каждому постороннему. Они создали свой собственный мир, в котором было место только для двоих. Как тогда, помню, как Летиция, моя драгоценная Летиция пыталась убедить брата в искренности моих чувств. Гавриил был неумолим! Каждый раз, когда он видел меня с ней, он гнал меня от Летиции пинками. Я не защищался, дав обещание моей любимой, что не причиню вреда ее брату. Да я и сам понимал, насколько дорог он был для нее, поэтому принимал все его побои. Он был непреклонен, я неколебим.
Жесткий, но в то же время искренний смех отразил на старческом лице грустную улыбку, пустившие длинные лучи морщин по серой коже, многие годы не видевшей солнца.
- Долго я пытался доказать Гавриилу, что достоин его сестры. Что я только ни делал! Проходил сквозь огонь и воду, приносил древнейшие артефакты, но он только брезгливо отгонял меня прочь.
Пожилой маг замолчал, погрузившись в свои воспоминания, нахлынувшие на него и поглотившие все его мысли. Фай бережно коснулся плеча старца, будто опасаясь, что его дряхлое тело рассыплется прахом.
- Что было потом?
- Потом? – переспросил колдун, очнувшись от полудремы памяти. – Потом Гавриил признал меня, да. Я любил волшебные песни Летиции, но сам нот не знал. Целый год она учила меня: слишком мудреными мне казались причуды музыки, и это учитывая то, что в магии я был одним из лучших. О, помню, прекрасно помню ту ночь… Мы много странствовали и в ту пору были в этих местах. Я написал песню для моей любимой, песню, в которую вложил всю свою душу, всего себя. Месяц освещал нас: меня и ее. Я стоял на Птичьем мысе на коленях перед Летицией и пел. Пел так, как никогда в жизни, и слезы отчего-то заблестели на ее бледных щеках. Лишь потом я осознал, что сам рыдаю, глядя моей единственной в глаза, такие же голубые, как у Гавриила и у тебя, - старик положил свою руку на ладонь Фая. – На следующее утро я проснулся с рассветом в своей комнате. На моей постели сидел Гавриил и неотрывно смотрел на восстающее солнце. Ощутив, что я проснулся, он повернулся ко мне. Он улыбался. В тот самый миг я понял, что их мир, в котором всегда жили только двое, обратился миром для троих, и третьим был я. За следующие полгода Гавриил стал мне братом, сам он относился ко мне так же. Мы стали очень близки, но главной наградой для нас было видеть счастливую улыбку Летиции. Никогда не забуду, как она всегда поочередно целовала меня и Гавриила и как он всегда тонко чувствовал, когда нам хотелось побыть наедине и оставлял нас. Его доверие и любовь его сестры – все, о чем я мечтал и что получил.
Старик принял протянутую Флоурайтом флягу с водой и жадно припал к горлышку.
- Эти пять лет я храню в своем сердце в мельчайших подробностях, как и гибель Летиции, моей Летиции… Мы втроем жили в большом доме, стоящем на стыке двух деревень. День ото дня к нам приходили люди со всей страны. Ко мне – просить сотворить мою магию, а я тогда не бросил своих занятий, к Гавриилу – лечить хвори и раны. Он был прекрасным врачом, он с рождения обладал потрясающим даром. А к Летиции приходили только ради того, чтобы услышать ее дивные песни. Однажды к Гавриилу зашла прокаженная – изнуренная многими болезнями женщина. Она взмолилась о помощи, и он не отказал ей, однако лекарств, необходимых для лечения, у него не было. Он ушел в город, что находился в десяти верстах от дома. Летиция, увидев несчастную, хотела облегчить ее боль и начала петь для нее. В зале они были наедине. Прокаженная долгое время слушала ее, но внезапно песня оборвалась. Я стоял тогда за дверью и внимал святым звукам голоса Летиции. Ощутив беду, я ворвался в комнату и увидел свою любимую. Она лежала на полу, в собственной крови, часто глотая воздух. Ее грудь была вспорота, она дрожала, умирая на моих руках, но я не мог ничего сделать. Я был слаб! Немощен! Ничтожен! Я был безволен перед ликом смерти. Летиция скончалась быстро. Я рыдал, держа ее в объятиях, моя магия была могущественна, но единственное, что было мне неподвластно, - это тот дар, которым обладал Гавриил. Много позже я вспомнил, как черный ворон, сверкнув человечьими глазами, взмыл в небо через открытое окно, оставив на подоконнике следы окровавленных когтей. Я стонал! Я изнемогал в слезах! Я готов был отдать свое сердце той единственной, кого я любил, той, что погибла у меня на руках от моего бессилия…
Маг закрыл глаза дрожащей сухой ладонью.
- Я и Гавриил… Мы долго не могли оправиться от удара. Мы стали ближе, чем когда-либо. Мы убрались из того дома, покинули страну и поселились в этих краях. Гавриил не винил меня, он не позволял мне наложить на себя руки, вновь и вновь возвращая меня в реальность, но сам… День за днем он менялся, все больше становясь похожим на свою сестру. Он не смог пережить разлуки и стремился заполнить эту пустоту, воссоздав в своей душе образ Летиции. Теперь он был внешне почти неотличим от нее: его жесты, манеры, слова… Я никогда прежде не слышал, чтобы он пел, но однажды я застал его за арфой исполняющим ее любимый романс. Я не верил собственным глазам. Мне казалось, будто сама Летиция вернулась, чтобы вновь дарить миру свои волшебные песни. Я упал на колени, моля Гавриила остановиться, замолчать! От слез я перестал видеть его лицо, но этот образ навечно отпечатался в моем сердце, а голос… Я проклинал его голос за то, что он звучал так же, как ее! В тот миг я ненавидел Гавриила, как и того, кто отнял жизнь моей любимой. Дни сменялись ночами, неделя текла за неделей, месяц за месяцем, и вдруг я понял, что больше не могу так жить. Находиться рядом с копией святой Летиции стало для меня невозможно. Несмотря на то, что я понимал, что с Гавриилом это происходило не по его воле, я не был способен простить ему этого.
Старик отнял руку от лица и положил ее на сердце, ощущая сквозь тонкую, простыню, которой был укрыт, его биение.
- У нас был обычай – каждое новолуние мы выходили на Птичий мыс, тот самый, где я был с Летицией, и с утра смотрели на море. К вечеру всегда появлялся почтовый корабль, белевший на водной глади широкими парусами, но мы не ждали писем. В тот день море дрожало, бушевало, штормило. Мы стояли на высоком мысе до темноты, а далеко внизу под нами мощные волны тяжело разбивались о камни. Гавриил смотрел на гневную стихию и неожиданно начал петь. Он исполнял ту самую песню, которую я создал для Летиции. Звук его голоса нарастал с каждой строкой, перебивая крики моря. Страсть и бешенство звенели в сотворенных мною нежных словах любви. Гавриил пел саму силу, вторя ее стону, ее зову. В серой массе неба блеснула молния, попытавшись снести нас порывом ветра. Я не смог более выдержать этого. Видеть того, кто так сильно напоминал Летицию! Мне было страшно, больно! Я схватил Гавриила за руку и толкнул его с мыса, туда, где властное море разбивалось в бессилии об острые скалы. Белая накидка слетела с плеч Гавриила, сам он, роняя в воздух прозрачные слезы, успел заглянуть в мои глаза до того, как стихия навеки поглотила его. А я смотрел и смотрел вниз. Несколько минут, несколько часов – не помню, не знаю! Моя душа умирала под хлеставшими полосами ливня от осознания случившегося. Я убил сразу троих: себя, его и ее. Я был безумен. Не представляя, что делать, я побрел к своему дому. Я колдовством уничтожил его и возродил не его месте прекрасный сад, а про́клятая ночь не кончалась, терзая меня. Я вновь вернулся к морю, я излил в него свою магию, не оставив ничего. Я навсегда отказался от прошлого и теперь был готов отказаться и от своей жизни, чтобы быть с ними и вечно молить их о прощении у их ног. Но я не смог! Земля сковала мое тело, не пускала к краю обрыва, за которым меня ждал свет и их песни. В исступлении я разрывал руками почву, в кровь разбивая пальцы, до мяса сдирая ногти. Я беззвучно кричал под жестокими слезами неба, срывавшимися на меня с беспредельной высоты, разрезанной телами молний... Меня нашли утром. Я был слаб, я молил о смерти, но был воскрешен людьми. Почему они дали мне кров? Почему они приходили ко мне, заботились обо мне? Почему же не дали умереть?! С того самого дня я никогда не выходил ни к солнцу, ни к луне. Я уже похоронен, но не в земле, а здесь, среди живых. Зачем тогда они снова и снова продлевают мои мучения? Я сам отвернулся от себя, тогда почему они?..
Старик тихо заплакал от боли и бессилия, вновь и вновь вопрошая небо, закатом утешавшее его сквозь маленькое оконце.
@темы: Sakura, Джен, Гет, Tsubasa:RC, Syaoran, Яой, White Mokona, Kurogane\Fay, R
-
-
19.05.2009 в 14:11-
-
19.05.2009 в 14:45-
-
19.05.2009 в 16:13-
-
22.05.2009 в 16:20-
-
18.06.2009 в 00:33Когда маг охнул от боли, защищая зомбированную Сакуру от воронов, я мягко посмеялась ситуации. Да, проблема - дело случая. Очень нравится, что всё описанное по сути довольно жизненно)))
Девушки с горящими от нетерпения глазами уже готовились раздеть и потрогать воина под предлогом того, что собирались отмыть его.
хДДДД Честно, вот здесь прочла "отыметь" вместо "отмыть". Но, думаю, девушки на самом деле действительно об этом и думали. Или я об этом думаю?
Кстати, псевдо-секс у Фая с Курогане начался довольно... неожиданно.
Драный разноцветный петух истошно проорал утро, неустойчиво шатаясь на крыше. Издав последний надрывный хрип, он грузно свалился вниз и заковылял к курятнику, собираясь отыскать себе курицу пожирнее.
В этой фразе нашла юмора хДДД Так вот по каким критериям петухи выбирают себе курицу.
-
-
18.06.2009 в 16:55А петух мне самой нравится)) Я представила себе деревенское утро и поняла, что обойтись без петуха никак нельзя.
-
-
19.06.2009 в 11:37