If I had an enemy bigger than my apathy, I could have won
Название: «The Shortest Day».
Автор: Fahye (http://mercurial-wit.livejournal.com).
Переводчик: Maranta.
Фэндом: X-1999.
Пейринг: Субару/Сейширо.
Рейтинг: PG.
Жанр: ангст.
Саммари: что принесет самый короткий день года?
Примечания: AU, время действия – спустя шесть лет после TB. То есть, конец 1997.
Дисклеймер: все украдено до нас.
Разрешение на перевод получено.
читать дальшеНачало зимы. Дышать холодно; теплый воздух, вырываясь из застывших губ, превращается в облачка пара. По улицам бродят толпы народа, оживляя серые тротуары мириадами шагов. Толпа похожа на палитру – там и сям виднеются яркие пятна разноцветных шарфов. От труб поднимаются струйки дыма. Чем темнее дым, тем старше камин; легко представить себе стариков в теплых жилетах, подкармливающих пламя поленцами.
Легкое прикосновение к твоей руке – и молчание; ни слова, ни звука. Это не настоящее беззвучие – вокруг кипит жизнь города. Но это неважно, потому что между вами царит тишина, нарушаемая лишь тихим звуком дыхания.
- Уходишь?
- А ты хочешь, чтобы я ушел?
- Я… Да. Уходи.
- Ладно.
Зимой зеленый цвет часто встречается на улицах. Люди надевают зеленые шарфы, перчатки и свитера, мечтая о весне, траве, цветении, возрождении. Зеленые глаза – вполне уместного сейчас цвета – полны беспокойства.
~
Проходит неделя. На улице продаются горячие каштаны. Они темнеют и дымятся на раскаленной решетке; если некоторое время постоять и понаблюдать, можно увидеть, как они медленно доходят до готовности. За несколько монеток ты получаешь умело свернутый бумажный кулек, доверху заполненный аккуратно уложенными горячими орешками, словно драгоценными камешками. Продавец щелкает щипцами и весело произносит что-то по-русски. Тепло просачивается сквозь тонкую бумагу, согревая сложенные чашкой руки. Ты дуешь на каштаны, больше из привычки, и присаживаешься на скамейку, чтобы съесть. Вскоре пальцы твои становятся скользкими от промасленной до прозрачности бумаги. Ты делаешь глубокий вдох; уютный запах жаренных орешков смешивается с другим, очень знакомым запахом. Пар дыхания сливается с сигаретным дымом.
Ты поднимаешь голову и ждешь.
- На этот раз ты поговоришь со мной?
- С какой стати?
- Разве ты ничего не хочешь мне сказать?
Короткое молчание.
- Я много что хотел бы тебе сказать. Но последним словом обязательно будет – «прощай».
- А. Лучше ничего не говорить, нэ?
- Да, лучше.
Он присаживается. Ты не отодвигаешься, не произносишь ни слова – и вы сидите так, в тишине, пока он не выкуривает еще три сигареты, а ты не доедаешь каштаны. Он уходит так же тихо, как появился, и ты поднимаешь глаза. Небо выстлано серыми тучами. Никаких знамений, небесных откровений, никаких ответов на твои вопросы. Во всяком случае, сегодня.
~
Проходит еще неделя. В воздухе чувствуется приближение снегопада, какая-то душная тяжесть, будто в груди от затаенного дыхания. Люди, чувствуя это, сидят по домам. Улицы почти опустели, редкие прохожие закутаны до бровей. Никто не разговаривает на улице, и почти никто не улыбается. Зима – время таких, как ты; замкнутых в своем одиночестве. Ты кутаешься в шарф – мягкий, темно-голубой. Он пахнет дымом – но нет, в этом нет ничего сентиментального.
Ты не удивляешься, когда он подходит, только чуть-чуть – потому что не заговаривает. Он ступает рядом, позволяя вести его вдоль по улице – к кованым воротам маленького парка.
Ты думаешь, что носить темные очки зимой смешно. И произносишь это вслух, очень тихо.
- Почему?
- Солнце неяркое. Нет смысла их носить.
- Между прочим, вещи могут иметь больше одного предназначения.
- Неужели?
Ты бессознательно стискиваешь кулаки. Он это замечает.
- Смешно носить перчатки летом.
- Уходи.
- У них же не только одно предназначение, нэ?
- Уходи.
- Ты лицемер.
Но он все-таки уходит, а слова застывают в воздухе, подобно твоему дыханию. Ты все сжимаешь и разжимаешь руки, мнешь собственные пальцы, воротник пальто. Внезапно сорвав с себя перчатки, бросаешь их наземь. Две черных лужицы на сером тротуаре. Развернувшись, ты идешь прочь, чувствуя, как холод жадно вгрызается в кончики пальцев.
Начинается снегопад.
~
Проходит другая неделя. В витринах начинают развешивать гирлянды, и кто-то украсил одной из них ветви дерев, нависшие над дорогой. Мороз кусается, и пешеходы ускоряют шаги. Если стоять неподвижно, кажется, что все вокруг ускоряется, словно при быстрой перемотке. Люди расплываются в движении. Ты словно смотришь документальную пленку. Когда ты наконец трогаешься с места, то идешь прочь от магазинов; гирлянды становятся реже, исчезают безвкусные неоновые огни. Когда они почти совсем скрываются из вида, ты останавливаешься у подожженной урны. Ты и не знал, что люди и сейчас их жгут. Огонь согревает протянутые руки почти невыносимым жаром. Спина все еще мерзнет от ледяного ветра, и разница температур словно раскалывает тебя пополам.
Ветер заглушает его шаги, и смазывает улыбку. В руках его пальто; не черное, не белое – темно-зеленое. Совсем как трава.
- Можно мне?
- Ладно.
Ты отворачиваешься от огня и трогаешься с места. Пальто толстое, с теплым подбоем, и спустя миг тебе больше не холодно.
- Я хочу извиниться. За прошлый раз.
- Ты – что?
Затянувшаяся пауза едва не перерастает в молчание.
- Я прошу прощения.
- Ты знаешь, как долго я слышал эти твои слова в своих мыслях?
- Нет.
- Сколько я ждал от тебя этих слов?
- Это важно?
- Да.
- Шесть… да, шесть лет.
- Точно.
Ты видишь, как он поднимает руку – заслониться от пощечины, но тут же опускает. И тебе легче, потому что он позволил себя ударить.
Снова ты не знаешь, что сказать, и молча смотришь, как тает снег на твоих ботинках. И на его. Поднимается ветер, ледяной почти до невыносимости. Кажется, тебя вот-вот унесет прочь. Но ты получил подарок (пальто теплой тяжестью укрывает плечи), и маленькая часть тебя, помнящая о хорошем воспитании, хочет за него отплатить.
Подняв голову, ты улыбаешься – очень слабо, самыми уголками губ. Это труднее, чем ты думал – кто бы поверил, что нелегко сделать такую малость?
Но выражение его лица меняется, и этого достаточно.
~
Проходит неделя. Опустевший парк, лишенный всех красок, кроме коричневой, походит на мир мертвых. С деревьев облетели почти все листья, а те, что остались, сухие и сморщенные, уже нельзя считать живыми. Пара из них ложится тебе под ноги, и с тихим шепотом обращаются в прах. В тишине их ясно слышно. Ветер перестал. Ты слышишь собственные шаги по тротуару, дыхание, изредка – кашель. Там и сям на пожухлой траве виднеются снежные заплатки. От холода слезятся глаза, и все вокруг расплывается; и мерещится, что зелень твоего пальто – это листья на обнаженных ветвях, а шарф становится небесной синью. Островки снега притворяются белоснежными облаками. А солнца на небе нет. Наверное, умерло.
Ты ступаешь по аллее.
Зимой темнеет рано, но настоящая темнота никак не наступает. Облака слишком светлы для этого. Медленно, с неохотой, они становятся темно-серыми, будто долго прослуживший ластик, запачкавшийся графитом. С приближением ночи облака все плотнее жмутся к земле. Звезд сегодня не будет.
Ты бредешь дальше.
С течением времени ночь вступает в свои права. Тишина становится абсолютной; уши болят от беззвучия.
Сидя на скамейке, ты трешь кулаками закрытые глаза – и, открыв, видишь звезды.
~
Проходит еще неделя. Маленькие кафе и кофейни переполнены – люди прячутся от непогоды. Голоса и смех плещутся в стенах и просачиваются наружу через щели, слишком тонкие даже для стужи. Теплый воздух пахнет имбирем, кофе, хлебом и шоколадом. Звенит посуда, на стене тикают часы, рядом с ними висит картина – заснеженные горные вершины. Чай, что здесь продается – темно-красного цвета и пахнет гвоздикой, корицей, миндалем и апельсинами. При таком аромате он удивительно безвкусен, лишь с легким привкусом ванили. Чай быстро тебя согревает, и ты не замечаешь, как выпиваешь полстакана – здесь чай подают не в чашках, а в стаканах, с синими пластмассовыми подстаканниками.
Глядя на танцующие чаинки на донышке, ты думаешь – а хватит ли их для гадания. И не важно, что ты никогда не увлекался предсказаниями. На край стола ставят второе блюдце, и по чайной глади пробегает рябь.
- Ты скучал по мне?
Подняв глаза, ты видишь, как он усаживается напротив. Рука сама тянется – сдернуть с него темные очки. Глаза его расширены от удивления, и они очень теплые.
Вскочив, ты бросаешь очки на пол – и прыгаешь на них. Снова и снова. Кажется, ты даже кричишь – бессловесно. Как пятилетний мальчик по лужам, прыг-скок-скок – пока на полу не остается только горсть темных осколков стекла и пластмассы. На тебя глазеют шокированные посетители, громко перешептываясь. Ты замечаешь это, только когда садишься.
- Лучше?
- Немного.
- Ну так как?
- О чем ты?
- Скучал по мне?
- Нет.
- Лжешь.
- Что ж, ты лучше меня разбираешься во лжи.
- Сколько яда.
- Есть на то основания.
- Могу догадываться.
- Ты прекрасно их знаешь.
- А почему?
- Что почему?
- Почему ты по мне не скучал?
- Потому что я тебя ненавижу.
- Почему?
- Почему ненавижу?
- Назови первую причину, которая приходит тебе в голову.
- Да потому что я влюблен в тебя, долбанный подонок.
Вы долго смотрите друг на друга. В помещении царит тишина. Ты резко разворачиваешься, поскользнувшись на осколках стеклышек, и бросаешься к двери. И когда выбегаешь на улицу, морозный воздух бьет в лицо, будто пощечина.
~
Проходит еще неделя. По небу неторопливо ползут облака, солнце из-за них все не выглядывает. Сейчас холодно как никогда, будто все тепло впитал в себя яркий лоскут неба. Ноги мерзнут, несмотря на теплые носки. У играющих на улице детей от мороза краснеют щеки, матери заставляют их надевать шапки с шарфами. Темнеет рано, сумерки рассеиваются в воздухе, будто чернила осьминога – в воде. По радио говорят, что сегодня – самый короткий день в году. Начиная с завтрашнего дня, солнце будет прибывать. Это прямая дорога к лету, хоть до него еще и далеко. Сегодня – день смерти гибельного сезона, и зима умирает с достоинством.
Он стоит на углу с зажженной сигаретой. Ты вздрагиваешь, хоть он тебя и не замечает.
Вздыхаешь и видишь, как дыхание обращается облачком пара. Вы с ним – два высоких темных силуэта с белыми шлейфами пара – слишком похожи, чтобы избежать встречи. Подобное всегда тянется к подобному. Ты подходишь к нему.
- Знаешь, я тогда говорил серьезно.
- О чем?
- О том, что я сожалею.
- А.
- Я сказал правду.
- Я тебе верю.
- Правда?
- Может быть.
- Может быть?..
- Иногда.
- Ты меня простишь?
- Нет. Нет, вряд ли.
- Никогда?
- Я не верю, что можно предугадать будущее.
- А это «может быть» относится к очень отдаленному будущему?
- Не могу точно сказать.
- Но это может случиться.
- Может быть.
- Может быть?
- Все возможно.
На нем сейчас нет темных очков, на тебе – перчаток. Он берет тебя за руку. На сей раз тебе проще улыбаться, и чуть-чуть легче дышать
Через неделю будет еще легче.
Конец
Автор: Fahye (http://mercurial-wit.livejournal.com).
Переводчик: Maranta.
Фэндом: X-1999.
Пейринг: Субару/Сейширо.
Рейтинг: PG.
Жанр: ангст.
Саммари: что принесет самый короткий день года?
Примечания: AU, время действия – спустя шесть лет после TB. То есть, конец 1997.
Дисклеймер: все украдено до нас.
Разрешение на перевод получено.
читать дальшеНачало зимы. Дышать холодно; теплый воздух, вырываясь из застывших губ, превращается в облачка пара. По улицам бродят толпы народа, оживляя серые тротуары мириадами шагов. Толпа похожа на палитру – там и сям виднеются яркие пятна разноцветных шарфов. От труб поднимаются струйки дыма. Чем темнее дым, тем старше камин; легко представить себе стариков в теплых жилетах, подкармливающих пламя поленцами.
Легкое прикосновение к твоей руке – и молчание; ни слова, ни звука. Это не настоящее беззвучие – вокруг кипит жизнь города. Но это неважно, потому что между вами царит тишина, нарушаемая лишь тихим звуком дыхания.
- Уходишь?
- А ты хочешь, чтобы я ушел?
- Я… Да. Уходи.
- Ладно.
Зимой зеленый цвет часто встречается на улицах. Люди надевают зеленые шарфы, перчатки и свитера, мечтая о весне, траве, цветении, возрождении. Зеленые глаза – вполне уместного сейчас цвета – полны беспокойства.
~
Проходит неделя. На улице продаются горячие каштаны. Они темнеют и дымятся на раскаленной решетке; если некоторое время постоять и понаблюдать, можно увидеть, как они медленно доходят до готовности. За несколько монеток ты получаешь умело свернутый бумажный кулек, доверху заполненный аккуратно уложенными горячими орешками, словно драгоценными камешками. Продавец щелкает щипцами и весело произносит что-то по-русски. Тепло просачивается сквозь тонкую бумагу, согревая сложенные чашкой руки. Ты дуешь на каштаны, больше из привычки, и присаживаешься на скамейку, чтобы съесть. Вскоре пальцы твои становятся скользкими от промасленной до прозрачности бумаги. Ты делаешь глубокий вдох; уютный запах жаренных орешков смешивается с другим, очень знакомым запахом. Пар дыхания сливается с сигаретным дымом.
Ты поднимаешь голову и ждешь.
- На этот раз ты поговоришь со мной?
- С какой стати?
- Разве ты ничего не хочешь мне сказать?
Короткое молчание.
- Я много что хотел бы тебе сказать. Но последним словом обязательно будет – «прощай».
- А. Лучше ничего не говорить, нэ?
- Да, лучше.
Он присаживается. Ты не отодвигаешься, не произносишь ни слова – и вы сидите так, в тишине, пока он не выкуривает еще три сигареты, а ты не доедаешь каштаны. Он уходит так же тихо, как появился, и ты поднимаешь глаза. Небо выстлано серыми тучами. Никаких знамений, небесных откровений, никаких ответов на твои вопросы. Во всяком случае, сегодня.
~
Проходит еще неделя. В воздухе чувствуется приближение снегопада, какая-то душная тяжесть, будто в груди от затаенного дыхания. Люди, чувствуя это, сидят по домам. Улицы почти опустели, редкие прохожие закутаны до бровей. Никто не разговаривает на улице, и почти никто не улыбается. Зима – время таких, как ты; замкнутых в своем одиночестве. Ты кутаешься в шарф – мягкий, темно-голубой. Он пахнет дымом – но нет, в этом нет ничего сентиментального.
Ты не удивляешься, когда он подходит, только чуть-чуть – потому что не заговаривает. Он ступает рядом, позволяя вести его вдоль по улице – к кованым воротам маленького парка.
Ты думаешь, что носить темные очки зимой смешно. И произносишь это вслух, очень тихо.
- Почему?
- Солнце неяркое. Нет смысла их носить.
- Между прочим, вещи могут иметь больше одного предназначения.
- Неужели?
Ты бессознательно стискиваешь кулаки. Он это замечает.
- Смешно носить перчатки летом.
- Уходи.
- У них же не только одно предназначение, нэ?
- Уходи.
- Ты лицемер.
Но он все-таки уходит, а слова застывают в воздухе, подобно твоему дыханию. Ты все сжимаешь и разжимаешь руки, мнешь собственные пальцы, воротник пальто. Внезапно сорвав с себя перчатки, бросаешь их наземь. Две черных лужицы на сером тротуаре. Развернувшись, ты идешь прочь, чувствуя, как холод жадно вгрызается в кончики пальцев.
Начинается снегопад.
~
Проходит другая неделя. В витринах начинают развешивать гирлянды, и кто-то украсил одной из них ветви дерев, нависшие над дорогой. Мороз кусается, и пешеходы ускоряют шаги. Если стоять неподвижно, кажется, что все вокруг ускоряется, словно при быстрой перемотке. Люди расплываются в движении. Ты словно смотришь документальную пленку. Когда ты наконец трогаешься с места, то идешь прочь от магазинов; гирлянды становятся реже, исчезают безвкусные неоновые огни. Когда они почти совсем скрываются из вида, ты останавливаешься у подожженной урны. Ты и не знал, что люди и сейчас их жгут. Огонь согревает протянутые руки почти невыносимым жаром. Спина все еще мерзнет от ледяного ветра, и разница температур словно раскалывает тебя пополам.
Ветер заглушает его шаги, и смазывает улыбку. В руках его пальто; не черное, не белое – темно-зеленое. Совсем как трава.
- Можно мне?
- Ладно.
Ты отворачиваешься от огня и трогаешься с места. Пальто толстое, с теплым подбоем, и спустя миг тебе больше не холодно.
- Я хочу извиниться. За прошлый раз.
- Ты – что?
Затянувшаяся пауза едва не перерастает в молчание.
- Я прошу прощения.
- Ты знаешь, как долго я слышал эти твои слова в своих мыслях?
- Нет.
- Сколько я ждал от тебя этих слов?
- Это важно?
- Да.
- Шесть… да, шесть лет.
- Точно.
Ты видишь, как он поднимает руку – заслониться от пощечины, но тут же опускает. И тебе легче, потому что он позволил себя ударить.
Снова ты не знаешь, что сказать, и молча смотришь, как тает снег на твоих ботинках. И на его. Поднимается ветер, ледяной почти до невыносимости. Кажется, тебя вот-вот унесет прочь. Но ты получил подарок (пальто теплой тяжестью укрывает плечи), и маленькая часть тебя, помнящая о хорошем воспитании, хочет за него отплатить.
Подняв голову, ты улыбаешься – очень слабо, самыми уголками губ. Это труднее, чем ты думал – кто бы поверил, что нелегко сделать такую малость?
Но выражение его лица меняется, и этого достаточно.
~
Проходит неделя. Опустевший парк, лишенный всех красок, кроме коричневой, походит на мир мертвых. С деревьев облетели почти все листья, а те, что остались, сухие и сморщенные, уже нельзя считать живыми. Пара из них ложится тебе под ноги, и с тихим шепотом обращаются в прах. В тишине их ясно слышно. Ветер перестал. Ты слышишь собственные шаги по тротуару, дыхание, изредка – кашель. Там и сям на пожухлой траве виднеются снежные заплатки. От холода слезятся глаза, и все вокруг расплывается; и мерещится, что зелень твоего пальто – это листья на обнаженных ветвях, а шарф становится небесной синью. Островки снега притворяются белоснежными облаками. А солнца на небе нет. Наверное, умерло.
Ты ступаешь по аллее.
Зимой темнеет рано, но настоящая темнота никак не наступает. Облака слишком светлы для этого. Медленно, с неохотой, они становятся темно-серыми, будто долго прослуживший ластик, запачкавшийся графитом. С приближением ночи облака все плотнее жмутся к земле. Звезд сегодня не будет.
Ты бредешь дальше.
С течением времени ночь вступает в свои права. Тишина становится абсолютной; уши болят от беззвучия.
Сидя на скамейке, ты трешь кулаками закрытые глаза – и, открыв, видишь звезды.
~
Проходит еще неделя. Маленькие кафе и кофейни переполнены – люди прячутся от непогоды. Голоса и смех плещутся в стенах и просачиваются наружу через щели, слишком тонкие даже для стужи. Теплый воздух пахнет имбирем, кофе, хлебом и шоколадом. Звенит посуда, на стене тикают часы, рядом с ними висит картина – заснеженные горные вершины. Чай, что здесь продается – темно-красного цвета и пахнет гвоздикой, корицей, миндалем и апельсинами. При таком аромате он удивительно безвкусен, лишь с легким привкусом ванили. Чай быстро тебя согревает, и ты не замечаешь, как выпиваешь полстакана – здесь чай подают не в чашках, а в стаканах, с синими пластмассовыми подстаканниками.
Глядя на танцующие чаинки на донышке, ты думаешь – а хватит ли их для гадания. И не важно, что ты никогда не увлекался предсказаниями. На край стола ставят второе блюдце, и по чайной глади пробегает рябь.
- Ты скучал по мне?
Подняв глаза, ты видишь, как он усаживается напротив. Рука сама тянется – сдернуть с него темные очки. Глаза его расширены от удивления, и они очень теплые.
Вскочив, ты бросаешь очки на пол – и прыгаешь на них. Снова и снова. Кажется, ты даже кричишь – бессловесно. Как пятилетний мальчик по лужам, прыг-скок-скок – пока на полу не остается только горсть темных осколков стекла и пластмассы. На тебя глазеют шокированные посетители, громко перешептываясь. Ты замечаешь это, только когда садишься.
- Лучше?
- Немного.
- Ну так как?
- О чем ты?
- Скучал по мне?
- Нет.
- Лжешь.
- Что ж, ты лучше меня разбираешься во лжи.
- Сколько яда.
- Есть на то основания.
- Могу догадываться.
- Ты прекрасно их знаешь.
- А почему?
- Что почему?
- Почему ты по мне не скучал?
- Потому что я тебя ненавижу.
- Почему?
- Почему ненавижу?
- Назови первую причину, которая приходит тебе в голову.
- Да потому что я влюблен в тебя, долбанный подонок.
Вы долго смотрите друг на друга. В помещении царит тишина. Ты резко разворачиваешься, поскользнувшись на осколках стеклышек, и бросаешься к двери. И когда выбегаешь на улицу, морозный воздух бьет в лицо, будто пощечина.
~
Проходит еще неделя. По небу неторопливо ползут облака, солнце из-за них все не выглядывает. Сейчас холодно как никогда, будто все тепло впитал в себя яркий лоскут неба. Ноги мерзнут, несмотря на теплые носки. У играющих на улице детей от мороза краснеют щеки, матери заставляют их надевать шапки с шарфами. Темнеет рано, сумерки рассеиваются в воздухе, будто чернила осьминога – в воде. По радио говорят, что сегодня – самый короткий день в году. Начиная с завтрашнего дня, солнце будет прибывать. Это прямая дорога к лету, хоть до него еще и далеко. Сегодня – день смерти гибельного сезона, и зима умирает с достоинством.
Он стоит на углу с зажженной сигаретой. Ты вздрагиваешь, хоть он тебя и не замечает.
Вздыхаешь и видишь, как дыхание обращается облачком пара. Вы с ним – два высоких темных силуэта с белыми шлейфами пара – слишком похожи, чтобы избежать встречи. Подобное всегда тянется к подобному. Ты подходишь к нему.
- Знаешь, я тогда говорил серьезно.
- О чем?
- О том, что я сожалею.
- А.
- Я сказал правду.
- Я тебе верю.
- Правда?
- Может быть.
- Может быть?..
- Иногда.
- Ты меня простишь?
- Нет. Нет, вряд ли.
- Никогда?
- Я не верю, что можно предугадать будущее.
- А это «может быть» относится к очень отдаленному будущему?
- Не могу точно сказать.
- Но это может случиться.
- Может быть.
- Может быть?
- Все возможно.
На нем сейчас нет темных очков, на тебе – перчаток. Он берет тебя за руку. На сей раз тебе проще улыбаться, и чуть-чуть легче дышать
Через неделю будет еще легче.
Конец
-
-
21.06.2007 в 16:58А фанфик хороший. Трогательный.
-
-
21.06.2007 в 20:47Спасибо.
-
-
26.06.2007 в 12:49субару, называющий Сейширо на "ты" - это нонсенс. И это "долбанный подонок" тоже резануло. Хотя, наверно, здесь уже претензии надо предъявлять автору, а не переводчику.
-
-
26.06.2007 в 21:34Ругательства на совести автора, а вот "ты" - на моей, но поскольку я не представляю, чтобы в такой фразе человека называли на "вы"...
-
-
26.06.2007 в 22:47А я представляю.) Причем очень хорошо - ИМХО, это добавило бы... Ммм... Как бы это так сформулировать... Пикантности, что ли.
А как в оригинале ругательство звучит? Мне прямо интересно)
-
-
30.06.2007 в 19:48-
-
30.06.2007 в 20:51“Because I’m fucking in love with you, you fucking bastard.”
Virtual Star Seishirou
*кивнула* Светлый.
-
-
30.06.2007 в 21:08Ага, значит все таки "
гребанный ублюдок". Я так и подумал. ^__^-
-
01.07.2007 в 13:39правда, не думаю, что Субару
такиематы знает-
-
01.07.2007 в 20:49Ну, Субару уже третий десяток.
-
-
02.07.2007 в 09:20О, я думаю, в нем скрытых ресурсов ого-го еще сколько.)
-
-
02.07.2007 в 19:09*с жаром*
Ну,Субару он же хороший! он не такоой
-
-
02.07.2007 в 19:40Хороший, это да. А что, хорошие парни не ругаются матом)?
-
-
04.07.2007 в 15:48Ну да, в идеале! ^^
А я вот даже не могу представить, чтобы Сейширо матом ругался 0.о
-
-
04.07.2007 в 19:27Он для этого слишком хорошо влспитан. Сейширо, ИМХО, может сказать матом только в порыве чувств. Что-нибудь нейтральное, типа "блядь". А порыв чувств, думается мне, у него бывает
о-о-очень редко.)
-
-
05.07.2007 в 13:28угу! Или он их очень умело маскирует и прячет под вечную свою лыбу^^