Автор: Uakari (оригинал: www.fanfiction.net/s/6496426/1/Constant)
Перевод: Мой
Фэндом: Тсубаса
Пэйринг: Тойя/Юкито
Рэйтинг, жанр: Джен, ангст, флафф (немножко), POV Тойя
Дисклеймер: Вот он, родимый
Примечания: Вся эта жуткая временно-пространственная путаница глазами Тойи. Лично я такого больше нигде не читала. Имхо, заставляет посмотреть на всё произошедшее под немного новым углом. No beta ^_^"
читать дальше-Отец...
Темноволосый мужчина улыбается; если спросить Тойю - слишком спокойно, слишком подавленно.
-Давай верить в будущее.
Он следует взгляду мужчины. Где-то вдали от дворца ветер гоняет песок вокруг наполовину скрытых руин. Он воет, как умирающее животное; его скорбные стенания дерут по барабанным перепонкам, требуя внимания и при этом не открывая ничего важного.
-Верь в будущее.
Он видит свою сестру, в чёрных одеждах и истекающую кровью. Меч – нет, два меча – пронзают её грудь, и она исчезает в небытие, оставляя лишь улыбку и таинственное послание.
„Никогда не забывай: мы можем изменить будущее.“
-Давай верить в...
Она уже почти исчезла, потерялась в море лепестков, уносимых порывом ветра. „Я лю...“
-...будущее.
Тойя понимает, что сидит на кровати. Шум крови в ушах и её стук в висках свидетельствует о том, что его слишком резко побросило в сидячее положение. В комнате тихо, одиноко и прохладно, как всегда ночью в пустыне. Несмотря на холод, Тойя покрыт тонким слоем пота – пот капает с кончиков волос и проводит тонкие линии по его шее и спине. Его дыхание неровно; воздух кажется вязким, как будто он дышит какой-то густой массой. Может быть, он вдохнул собственную слюну – а она, кажется, заполняет рот с жуткой скоростью – и прежде чем он понимает, что делает, Тойя отбрасывает в сторону одеяла и придирается сквозь три ряда штор, чтобы попасть на балкон, с которого открывается вид на город.
Здесь холоднее, и его волосы встают дыбом, когда он вглядывается в темноту. Его кожа покрывается мурашками из-за холодного пота, которому не удаётся испариться – вместо этого он оседает на коже тяжёлым покровом и пропитывает слишком тонкие ночные одежды. Тойя вцепляется в мраморные перила и наклоняется вперёд, фокусируя взгляд на приглушённых огнях города далеко внизу. Факелы трепещут на ветру – единственное напоминание, что Клоу в этот час на самом деле жив, а не лежит пустым городом-призраком, что так настойчиво утверждают его безлюдные, тихие улицы.
Клоу жив.
Клоу...
Это не первый раз, когда ему приснилось, что его сестра исчезает. Это не первый раз, когда ему приснился темноволосый мужчина, к которому он обращается „отец“, но который отзывается и на „Клоу“; темноволосый мужчина, который ведёт себя и говорит, как его отец, который мог бы быть его отцом, если бы он не был уверен, что его отец спит в западном крыле дворца – дворца, которым он правит под именем Фуджитака.
Клоу был мёртв.
Клоу в его снах умер много лет назад, оставив его одного в расцвете юности, плохо подготовленного к правлению царством. Сейчас Тойя явно чувствует панику, которую он так часто испытывает в своих снах – ощущение, скручивающее его изнутри, зарождающееся внизу живота и поднимающееся вверх по его телу, пока биение его сердца не начинает глухо отдаваться в горле. От него требуют всё больше и больше: процессии дворян с их мелочными пререканиями и неразрешимыми вопросами никогда не кончаются, и проблемы политики и вооружения никогда не оказываются такими простыми, какими его отец – нет, не его отец, Клоу – всегда их преподносил. Засуха на западе и наводнение на востоке. Налоги стали неподъёмными для тех, чья земля из-за засухи принесла лишь половину урожая, но нужно больше денег для соединиения подземных вод с новой системой орошения. Его подданые его обожают; его подданые его ненавидят.
Люди Клоу тают как воск перед его глазами.
Он слышал историю своей сестры. Он слушал с мрачным восхищением, пока она рассказывала свои сказки – а это единственное, чем они могут быть, ни капли правды не может быть в них, по крайней мере для него (ведь он видел, как она входила в залы очищения в день её четырнадцатилетия и как она вернулась оттуда в тот же день, покрытая кровью и избитая, на руках двоих мужчин, которых он про себя уже решил приговорить к смерти за то, что они посмели прикоснуться к его сестре). Сказки о других мирах и других воплощениях, о ведьмах и нарушенных запретах. Он не сомневается, что они не выдуманы: Сакура может быть слишком эмоциональной и склонятся к утрированию, но она никогда не стала бы лгать. Всё же он придерживает осторожную дистанцию от этих рассказов.
Вернее, он попытался держать дистанцию. Это отчуждение стало проблематичным после того, как сны начали повторяться, растянулись и переплелись друг с другом, остатив его собирать по кусочкам почти полную другую шкалу времени, охватывающую семь лет с первого прибытия пацана в страну и заканчивая моментом их с Сакурой выхода из руин. Он не жил в том времени, эти кусочки – лишь фрагменты, сцены, фрагменты сцен – изолированы от его основного сознания, и, конечно, не имеют никакого сходства с двойной жизнью, которую описывает сестра, но, тем не менее, навязчиво реальны. Эти осколки собираются в жуткую мозаику мира, где всё переворачивается с ног на голову, белое становится чёрным, его мать мертва, а его отец – его настоящий отец – является археологом, копающимся в остатках священных руин. Руины в сердце их цивилизации для того мира снов не больше, чем неразгаданная загадка, его семья разбита и соединена по-новому, его жизнь брошена в неопределённость из-за внезапного восхождения на трон и исчезновения его сестры.
Тойя замечает, что уже в миллионный раз размышляет о том, не являются ли эти сны частицами воспоминаний другого него. Несколько лет назад эта мысль показалась бы смехотворной - легкомысленной фантазией, которую плетут глупые придворные дамы за послеобеденным чаем, в который они тайком подлили алкоголь – но после всего, что он слышал, что он видел... Сейчас это кажется самым закономерным вопросом. Он не задаст его вслух; выводы, последущие за этим, приводят его в ужас. Что стало с его другим „я“? Растаял ли он так же, как те, которых он видел в снах? Что с его пропавшей сестрой? Если его Сакур было две, то...
У него жжёт в глазах, и он массажирует виски, чтобы отогнать неизбежный шквал вопросов, на которые нет ответа, вопросов, которые переполняют его разум во время таких ночных размышлений. Это бесполезный жест; мысли подходят, как прилив, и вторгаются в самые тёмные глубины его души, которые он пытался оградить, сохранить последним пристанищем. Ему становится интересно, тоже в миллионный раз, как Сакуре удаётся не соскользнуть в чистое безумие, которое приходит от занятия этими вопросами. Может быть, это даётся легче со знанием всех событий; может быть, это приносит облегчение, которое не могут дать те сбивчивые обрывки сновидений. Точно зная судьбу своего другого „я“, ты, вероятно, находишь хоть немного утешения.
А может быть, это её безоговорочная привязанность к этому проклятому мальчишке. Одна единственная вещь, один единственный человек – даже если Тойе претит оказывать ему столько чести – связывает две её жизни через разделяющую их пропасть...
Он видит своё дыхание в холодном воздухе от выпущенного вздоха и ещё сильнее опирается на перила. Он так погружен в мерцание городских факелов, что не замечает ни мягкий шорох штор позади него, ни тихий звук приближающихся шагов. На его плечи опускается что-то тёплое и мягкое, вокруг его талии смыкаются руки, и к его спине прижимается лицо.
-Что ты здесь делаешь? - шепчет Тойя, по-прежнему вглядываясь в безжизненные улицы внизу.
-Смотрю, чтобы ты не замёрз до смерти, - слышится приглушённый ответ. Дыхание Юкито посылает тепло по спине Тойи, и его губы щекочут сквозь лёгкую ткань ночной рубашки. -Ты снова видел это.
-Ммм.
Тойя распрямляется и легко сжимает локоть Юкито, хотя пока ему не хочется оборачиваться. Одеяло сползает с его плеча, и на секунду ему хочется скинуть его полностью: есть что-то успокаивающее в колючем холоде и в том, как он заставляет онеметь всё тело, с головы до ног, замедляя эту злополучную вереницу непостижимых вопросов – но вместо этого закутывается плотнее. Мало что можно выиграть от кратковременного облегчения, которое принесёт холод, но многое потерять от невовремя пойманной простуды.
-Ничего не поделаешь, Ваше Высочество.
Тойю передёргивает от этого титула, и ему требуется усилие воли, чтобы не обернуться и не прочитать Юкито нотацию про то, как ужасно неуместно обращаться к нему подобным образом, когда они полуодетые стоят посреди ночи в их спальне, закутанные в одеяло с их постели, ещё тёплой от жара их тел...
Он больше чувствует, чем слышит смех Юкито и фыркает, понимая, что жрец получил именно ту реакцию, на которую надеялся. Его внимание теперь полностью отвлечено, зловещий круг мыслей разорван. Он разворачивается, отнимает руки Юкито от своего тела и пытается принять Грозный Вид.
Юкито улыбается – почти ухмыляется, хотя его лицу это никогда как следует не удаётся – в лунном свете, и вся шутливая враждебность, которую так тщательно собирал Тойя, окончательно потеряна. Он наклоняется, прижимаясь поцелуем к серебрянным волосам, и укутывает их обоих потеплее.
-Иди снова в постель, Тойя, - твёрдо говорит Юкито через какое-то время. Тойя нехотя освобождает его, пробирается сквозь шторы назад в спальню и падает мешком на кровать. Юкито суетится вокруг него, задёргивая прикроватные занавески и поправляя одеяла, доблестно сражаясь за освобождение краёв, которые Тойя подмял под себя грудью и коленями - пока, наконец, не устраивается у тойиной спины, подперев одной рукой голову, а второй играя с взъерошенными ото сна чёрными прядями.
Тойя откидывает голову навстречу прикосновению, тихо мурлыча где-то в глубине горла, и удивляется, как такой простой жест способен заставить эти рванные лоскуты сновидений и реальность свернуться и переплестись друг с другом в единое целое. Он всегда рядом - путеводная нить, связывающая два мира, разделённых смертями, исчезновениями, невзгодами; единственная постоянная, охватывающая бездну между тем, что есть, и тем, что могло бы быть. Эта сцена никогда не меняется, вне зависимости от того, какими становятся кулисы, и от статистов, появляющихся и исчезающих за декорациями; всегда есть они двое, неразрывно связанные друг с другом и твёрдо стоящие на переднем плане.
Сон обволакивает его; ощущение пальцев, скользящих по его волосам и плечам, растворяется и опускается на Тойю бесконечным покоем. Ему снова снится сон: за его сомкнутыми веками вновь пробуждаются другие реальности, но они – уже не мучительные видения забытой жизни, которые он видел раньше. Мотоциклы, окономияки, целая череда странных работ и одежд, в которых он бы никогда не показался на людях. Там очень много еды и также много смеха, и, самое главное, радостное чувство завершённости – что не все версии его существа оказались искажениями, что не все его воплощения обречены затеряться среди обломков сломанного мира.
Что всё обязательно будет хорошо.
Перевод: Мой
Фэндом: Тсубаса
Пэйринг: Тойя/Юкито
Рэйтинг, жанр: Джен, ангст, флафф (немножко), POV Тойя
Дисклеймер: Вот он, родимый
Примечания: Вся эта жуткая временно-пространственная путаница глазами Тойи. Лично я такого больше нигде не читала. Имхо, заставляет посмотреть на всё произошедшее под немного новым углом. No beta ^_^"
читать дальше-Отец...
Темноволосый мужчина улыбается; если спросить Тойю - слишком спокойно, слишком подавленно.
-Давай верить в будущее.
Он следует взгляду мужчины. Где-то вдали от дворца ветер гоняет песок вокруг наполовину скрытых руин. Он воет, как умирающее животное; его скорбные стенания дерут по барабанным перепонкам, требуя внимания и при этом не открывая ничего важного.
-Верь в будущее.
Он видит свою сестру, в чёрных одеждах и истекающую кровью. Меч – нет, два меча – пронзают её грудь, и она исчезает в небытие, оставляя лишь улыбку и таинственное послание.
„Никогда не забывай: мы можем изменить будущее.“
-Давай верить в...
Она уже почти исчезла, потерялась в море лепестков, уносимых порывом ветра. „Я лю...“
-...будущее.
Тойя понимает, что сидит на кровати. Шум крови в ушах и её стук в висках свидетельствует о том, что его слишком резко побросило в сидячее положение. В комнате тихо, одиноко и прохладно, как всегда ночью в пустыне. Несмотря на холод, Тойя покрыт тонким слоем пота – пот капает с кончиков волос и проводит тонкие линии по его шее и спине. Его дыхание неровно; воздух кажется вязким, как будто он дышит какой-то густой массой. Может быть, он вдохнул собственную слюну – а она, кажется, заполняет рот с жуткой скоростью – и прежде чем он понимает, что делает, Тойя отбрасывает в сторону одеяла и придирается сквозь три ряда штор, чтобы попасть на балкон, с которого открывается вид на город.
Здесь холоднее, и его волосы встают дыбом, когда он вглядывается в темноту. Его кожа покрывается мурашками из-за холодного пота, которому не удаётся испариться – вместо этого он оседает на коже тяжёлым покровом и пропитывает слишком тонкие ночные одежды. Тойя вцепляется в мраморные перила и наклоняется вперёд, фокусируя взгляд на приглушённых огнях города далеко внизу. Факелы трепещут на ветру – единственное напоминание, что Клоу в этот час на самом деле жив, а не лежит пустым городом-призраком, что так настойчиво утверждают его безлюдные, тихие улицы.
Клоу жив.
Клоу...
Это не первый раз, когда ему приснилось, что его сестра исчезает. Это не первый раз, когда ему приснился темноволосый мужчина, к которому он обращается „отец“, но который отзывается и на „Клоу“; темноволосый мужчина, который ведёт себя и говорит, как его отец, который мог бы быть его отцом, если бы он не был уверен, что его отец спит в западном крыле дворца – дворца, которым он правит под именем Фуджитака.
Клоу был мёртв.
Клоу в его снах умер много лет назад, оставив его одного в расцвете юности, плохо подготовленного к правлению царством. Сейчас Тойя явно чувствует панику, которую он так часто испытывает в своих снах – ощущение, скручивающее его изнутри, зарождающееся внизу живота и поднимающееся вверх по его телу, пока биение его сердца не начинает глухо отдаваться в горле. От него требуют всё больше и больше: процессии дворян с их мелочными пререканиями и неразрешимыми вопросами никогда не кончаются, и проблемы политики и вооружения никогда не оказываются такими простыми, какими его отец – нет, не его отец, Клоу – всегда их преподносил. Засуха на западе и наводнение на востоке. Налоги стали неподъёмными для тех, чья земля из-за засухи принесла лишь половину урожая, но нужно больше денег для соединиения подземных вод с новой системой орошения. Его подданые его обожают; его подданые его ненавидят.
Люди Клоу тают как воск перед его глазами.
Он слышал историю своей сестры. Он слушал с мрачным восхищением, пока она рассказывала свои сказки – а это единственное, чем они могут быть, ни капли правды не может быть в них, по крайней мере для него (ведь он видел, как она входила в залы очищения в день её четырнадцатилетия и как она вернулась оттуда в тот же день, покрытая кровью и избитая, на руках двоих мужчин, которых он про себя уже решил приговорить к смерти за то, что они посмели прикоснуться к его сестре). Сказки о других мирах и других воплощениях, о ведьмах и нарушенных запретах. Он не сомневается, что они не выдуманы: Сакура может быть слишком эмоциональной и склонятся к утрированию, но она никогда не стала бы лгать. Всё же он придерживает осторожную дистанцию от этих рассказов.
Вернее, он попытался держать дистанцию. Это отчуждение стало проблематичным после того, как сны начали повторяться, растянулись и переплелись друг с другом, остатив его собирать по кусочкам почти полную другую шкалу времени, охватывающую семь лет с первого прибытия пацана в страну и заканчивая моментом их с Сакурой выхода из руин. Он не жил в том времени, эти кусочки – лишь фрагменты, сцены, фрагменты сцен – изолированы от его основного сознания, и, конечно, не имеют никакого сходства с двойной жизнью, которую описывает сестра, но, тем не менее, навязчиво реальны. Эти осколки собираются в жуткую мозаику мира, где всё переворачивается с ног на голову, белое становится чёрным, его мать мертва, а его отец – его настоящий отец – является археологом, копающимся в остатках священных руин. Руины в сердце их цивилизации для того мира снов не больше, чем неразгаданная загадка, его семья разбита и соединена по-новому, его жизнь брошена в неопределённость из-за внезапного восхождения на трон и исчезновения его сестры.
Тойя замечает, что уже в миллионный раз размышляет о том, не являются ли эти сны частицами воспоминаний другого него. Несколько лет назад эта мысль показалась бы смехотворной - легкомысленной фантазией, которую плетут глупые придворные дамы за послеобеденным чаем, в который они тайком подлили алкоголь – но после всего, что он слышал, что он видел... Сейчас это кажется самым закономерным вопросом. Он не задаст его вслух; выводы, последущие за этим, приводят его в ужас. Что стало с его другим „я“? Растаял ли он так же, как те, которых он видел в снах? Что с его пропавшей сестрой? Если его Сакур было две, то...
У него жжёт в глазах, и он массажирует виски, чтобы отогнать неизбежный шквал вопросов, на которые нет ответа, вопросов, которые переполняют его разум во время таких ночных размышлений. Это бесполезный жест; мысли подходят, как прилив, и вторгаются в самые тёмные глубины его души, которые он пытался оградить, сохранить последним пристанищем. Ему становится интересно, тоже в миллионный раз, как Сакуре удаётся не соскользнуть в чистое безумие, которое приходит от занятия этими вопросами. Может быть, это даётся легче со знанием всех событий; может быть, это приносит облегчение, которое не могут дать те сбивчивые обрывки сновидений. Точно зная судьбу своего другого „я“, ты, вероятно, находишь хоть немного утешения.
А может быть, это её безоговорочная привязанность к этому проклятому мальчишке. Одна единственная вещь, один единственный человек – даже если Тойе претит оказывать ему столько чести – связывает две её жизни через разделяющую их пропасть...
Он видит своё дыхание в холодном воздухе от выпущенного вздоха и ещё сильнее опирается на перила. Он так погружен в мерцание городских факелов, что не замечает ни мягкий шорох штор позади него, ни тихий звук приближающихся шагов. На его плечи опускается что-то тёплое и мягкое, вокруг его талии смыкаются руки, и к его спине прижимается лицо.
-Что ты здесь делаешь? - шепчет Тойя, по-прежнему вглядываясь в безжизненные улицы внизу.
-Смотрю, чтобы ты не замёрз до смерти, - слышится приглушённый ответ. Дыхание Юкито посылает тепло по спине Тойи, и его губы щекочут сквозь лёгкую ткань ночной рубашки. -Ты снова видел это.
-Ммм.
Тойя распрямляется и легко сжимает локоть Юкито, хотя пока ему не хочется оборачиваться. Одеяло сползает с его плеча, и на секунду ему хочется скинуть его полностью: есть что-то успокаивающее в колючем холоде и в том, как он заставляет онеметь всё тело, с головы до ног, замедляя эту злополучную вереницу непостижимых вопросов – но вместо этого закутывается плотнее. Мало что можно выиграть от кратковременного облегчения, которое принесёт холод, но многое потерять от невовремя пойманной простуды.
-Ничего не поделаешь, Ваше Высочество.
Тойю передёргивает от этого титула, и ему требуется усилие воли, чтобы не обернуться и не прочитать Юкито нотацию про то, как ужасно неуместно обращаться к нему подобным образом, когда они полуодетые стоят посреди ночи в их спальне, закутанные в одеяло с их постели, ещё тёплой от жара их тел...
Он больше чувствует, чем слышит смех Юкито и фыркает, понимая, что жрец получил именно ту реакцию, на которую надеялся. Его внимание теперь полностью отвлечено, зловещий круг мыслей разорван. Он разворачивается, отнимает руки Юкито от своего тела и пытается принять Грозный Вид.
Юкито улыбается – почти ухмыляется, хотя его лицу это никогда как следует не удаётся – в лунном свете, и вся шутливая враждебность, которую так тщательно собирал Тойя, окончательно потеряна. Он наклоняется, прижимаясь поцелуем к серебрянным волосам, и укутывает их обоих потеплее.
-Иди снова в постель, Тойя, - твёрдо говорит Юкито через какое-то время. Тойя нехотя освобождает его, пробирается сквозь шторы назад в спальню и падает мешком на кровать. Юкито суетится вокруг него, задёргивая прикроватные занавески и поправляя одеяла, доблестно сражаясь за освобождение краёв, которые Тойя подмял под себя грудью и коленями - пока, наконец, не устраивается у тойиной спины, подперев одной рукой голову, а второй играя с взъерошенными ото сна чёрными прядями.
Тойя откидывает голову навстречу прикосновению, тихо мурлыча где-то в глубине горла, и удивляется, как такой простой жест способен заставить эти рванные лоскуты сновидений и реальность свернуться и переплестись друг с другом в единое целое. Он всегда рядом - путеводная нить, связывающая два мира, разделённых смертями, исчезновениями, невзгодами; единственная постоянная, охватывающая бездну между тем, что есть, и тем, что могло бы быть. Эта сцена никогда не меняется, вне зависимости от того, какими становятся кулисы, и от статистов, появляющихся и исчезающих за декорациями; всегда есть они двое, неразрывно связанные друг с другом и твёрдо стоящие на переднем плане.
Сон обволакивает его; ощущение пальцев, скользящих по его волосам и плечам, растворяется и опускается на Тойю бесконечным покоем. Ему снова снится сон: за его сомкнутыми веками вновь пробуждаются другие реальности, но они – уже не мучительные видения забытой жизни, которые он видел раньше. Мотоциклы, окономияки, целая череда странных работ и одежд, в которых он бы никогда не показался на людях. Там очень много еды и также много смеха, и, самое главное, радостное чувство завершённости – что не все версии его существа оказались искажениями, что не все его воплощения обречены затеряться среди обломков сломанного мира.
Что всё обязательно будет хорошо.
@темы: Other pairing, Tsubasa:RC, Яой, Yukito, Touya, PG-13
-
-
27.12.2010 в 18:15-
-
27.12.2010 в 19:11Хехе, я сама несколько раз читала, пока до конца не поняла
Спасибо!
-
-
12.01.2011 в 22:33-
-
12.01.2011 в 23:28Спасибо огромное, мне очень приятно, что Вам понравилось
-
-
13.01.2011 в 12:56мне кажется, не то чтобы не совсем... Конечно, были события, сильно повлиявшие на личность героев, но все же не так, как на Шаорана с Сакурой))
Хотя, тут вопрос спорный и можно долго размышлять)
Пошла дальше читать ваши переводы)))