Ответ на замечательный фик Кали Лейтаг "Ты делаешь шаг"

[anime-x]

Название: Безнадежный марш
Фэндом: Тсубаса
Автор: Мадоши (ака Эдик-Людоедик)
Бэта:  Кали Лейтаг (и не только бэта! Ее же идея, ее же структура, и просто ей же большое спасибо за разделенную страсть ))
Жанр: сплошной поток мысли, POV (Фай)
Пэйринг, рэйтинг: нет в обоих случаях

ссылка на комплементарную часть

насладиться

Есть два замечательных правила, о которых необходимо помнить любому магу: во-первых, всегда сохранять чистую совесть (если это невозможно, безопаснее не иметь совести совсем), во-вторых, всегда сохранять голову на плечах – как в прямом, так и в переносном смысле. Так вот, разрешите представиться: меня зовут Фай Ди Флоурайт, и я не смог исполнить даже эти простейшие требования. Чистая совесть канула куда-то в невозвратимое бытие первой; что касается головы, то, увы, о силе своего интеллекта я не могу сказать ничего утешительного.
Будь я умнее – убил бы Ашуру-О. Ведь мог. Он был слабее меня, он знал это прекрасно! О, парадокс: я так боялся, что сработает памятка из детства, проклятие человека, завладевшего моей душой!.. А судьба, жестокая насмешница, велела мне снова обагрить руки кровью того, кого я любил – и без всяких смягчающих обстоятельств. Не считать же таковыми, что мне, убийце собственного брата, предлагалось прикончить другого убийцу!
Ах, будь мой разум холоден... будь она такой, я вспомнил бы, как его величество сказал в день нашей встречи, что ему нужен такой маг, как я, и что он искал меня по многим мирам. Я вспомнил бы, и сопоставил с его просьбой убить того, кто будет причинять вред Церере, вне зависимости от личности этого человека... Я вспомнил бы то, как часто за юными чертами Его Величества, мне, еще несмышленому ребенку, виделись боль и отчаяние, крепче моих собственных, как старое вино крепче молодого. Я вспомнил бы... и возопил: так зачем же?! Зачем ты был со мною ласков, зачем ты стал мне отцом, жестокий человек! Зачем – если знал?!
Но все эти мысли станут моим достоянием потом, во время трех долгих ночей в Японии, когда я буду бессмысленно таращиться в потолок, изнывая от бессонницы и тревоги за принцессу, которой поклялся в верности, и человека, за которым готов был идти куда угодно, хоть на край света, хоть в глубины ада.
А тогда... тогда я был напуган, растерян... пьян. О, эти долгие, счастливые, мучительные годы в Церере! Я научился улыбаться, забыл, что такое голод, понял, каково это, когда в глазах окружающих ты видишь не страх и ненависть, а уважение и даже почтение... Я почти забыл об игре, где мне намечено стать пешкой, и о мрачном будущем, в котором меня не ждало ничего, кроме скорой смерти – и малюсенького шанса выполнить невозможное. И вот все разрушилось при взгляде на короля Ашуру, брезгливо стряхивающего с полы одеяния кровь своих жертв.
Кровь юной, зверски располосованной на части надежды пьянит не хуже забористого грибного самогона, которым пробавляются стражники на нижних уровнях замка.
Я дрался с моим королем, забыв улыбаться, и усыпил его, не сумев совладать с обрывками надежды, веревками скрутившими руки.
Теперь в синем бассейне прибавилась еще одна жертва Фая Флоурайта... Или не стоит использовать это имя?.. Какая разница, собственно говоря?.. Как бы ни звали эту неприятную личность, именно ее глаза смотрят на меня из каждого зеркала...
Ненавижу зеркала.
-Можно ли мне изменить тебя, Чии?
-Конечно, Фай! Ведь это ты меня создал!
Это тоже был росток надежды, который мне требовалось выкорчевать собственными руками. Бедная маленькая Чии! Скорее всего, когда Ашура-о проснется, ты прекратишь свое существование. Недолговечность – основное качество тех несчастных, что рискуют связываться со мной. Мне следовало предвидеть это и не создавать существо, обладающее человеческим обликом и разумом... но мамино лицо... Долгое время это был единственный добрый сон из всех - мама склоняется над моей кроватью, целует в щеку и шепчет: «Спокойной ночи, Юи».
Я прощался с Чии, когда рисовал в воздухе символы перехода. Я выходил на тропу к исполнению желания и к смерти, и мне было все равно, кто станет моими попутчиками – хоть я и понял уже, что, возникни такая необходимость, все-таки не смогу с легкостью убрать их. Никого не пущу в свое сердце и никому не позволю привязаться к себе – так я думал тогда. Я, принц стертого с карт королевства Валерии, Верховный маг отныне пустынной страны Цереры...
Если подумать: вольно же мне было бежать, не захватив даже смену белья и запасные носки! Вернейший показатель неадекватности.

Мир никогда не соответствует нашим ожиданиям: двадцати с небольшим лет жизни вполне хватает, чтобы понять эту нехитрую истину. Мое сердце сжималось от боли, когда я видел – о, без тени сомнения видел! - что мои спутники - хорошие люди. Даже мальчик, которого мой хозяин назвал своим созданием. Даже воин, которого мне приказано было убить. Парадоксально, но это ясно с первого взгляда... с первого слова. С отчаянного крика: «Спасите Сакуру!» - на пределе дыхания. Ах, мальчик, мальчик... С изумлением я смотрел на него и видел себя... нет, не нынешнего, изломанного, хмельного от пережитого, с разорванным пополам сердцем – прежнего. Уже отчаявшегося, но еще способного самозабвенно бороться... мальчишку, громоздящего гору из искалеченных трупов, чтобы забраться наверх высоченной башни, спасти своего брата и спастись самому.
...С того момента, когда мы едва ли не синхронно произнесли: «Мир, откуда я пришел». С изумлением я смотрел на воина и видел душу, настолько же отличную от моей собственной, насколько же и цельную. Что привязывает его к родине?.. Долг, любовь?.. И то и другое, скорее всего: яростный поток его души, казалось, можно было увидеть невооруженным взглядом. Даже магию не надо использовать.
О, будь я трезв, я бы понял со страхом: «Держись подальше от этих людей, тебе будет трудно остаться к ним равнодушным!»
Но я был пьян. И я, Фай Ди Флоурайт, человек, лишившийся самого дорого, что у него было, весело спросил воина в черном:
-Так значит, господин Черный? Черныш?..
Совершенно ясно, хороший человек. Сдержался же, не заехал в морду – даже и не попытался. А мог. Я бы защищаться не стал.

О, бывают моменты, когда умереть очень-очень хочется. Но совершенно нельзя. Чаще всего хотелось умереть в детстве – но не давала мысль о том, что сначала надо вытащить Фая. Он-то был совсем беспомощен. Потом, уже в Церере, частенько хотелось умереть от тоски: когда ночами, озаренными северным сиянием, подкатывала к горлу мысль, что ведь все это – не по-настоящему. Все это не для меня и уж во всяком случае ненадолго.
А теперь хочется сдаться просто оттого, что все идет наперекосяк.
До этого, в мире, где мы сражались с волшебным существом, обрушивавшим на нас кислотный дождь, я еще не хотел умирать. Я помнил о своем долге, о своей роли, будь она проклята. Да, о своем проклятье я тоже помнил. Я знал, что мне еще рано. Я даже отдал свой магический посох - да какая разница теперь, а ведь нужно же обеспечить безопасность принцессы... разве не такую задачу ставил проклявший меня колдун?..
И только потом, в мире озера, разговаривая с Шаораном, я поймал себя на жуткой, неимоверно пугающей мысли: я искренне пытался его ободрить! Мне действительно хотелось, чтобы этот упрямый мальчишка чаще улыбался. Да и с Сакурой-тян я болтал совсем не только из вежливости. И подначивать воина продолжал не за тем, чтобы его позлить... а затем, чтобы он на меня злился. Это так приятно, оказывается, когда на тебя злятся! Просто по-настоящему злятся, срывают раздражение, орут, чертыхаются... и при этом доверяют тебе защищать свою спину. Удивительное ощущение.
Вот это-то меня и подвело. Мне захотелось умереть – чтобы избавить их от лишних проблем, о которых они пока даже не подозревают. Ведь я же марионетка, пешка... у меня нет ни своей воли, ни возможности подать голос и предупредить их. Бесконечная цепь лжи, уходящая в прошлое, тело ребенка на дне бассейна, которое иногда начинало мне казаться моим собственным телом – да, может, и было им, ведь по справедливости именно Юи следовало бы умереть – все это связывало меня надежнее любых заклятий.
А еще мне захотелось сбежать от боли. До чего же это больно, когда надежда разбивает запекшуюся кровавую корку на сердце! И на что я надеялся?.. Непонятно.
Но опьянение покинуло меня, Фая Ди Флоурайта, и я был совершенно трезв, когда на темной улице Ото отказался от борьбы и упал спиной на развалины дома. Это тоже была надежда: слабая, слабая надежда, что ниндзя не будет меня спасать. Или просто не успеет.
Успел, конечно же. Чтобы он – да не успел! Вот уж, воистину, без страха и упрека...
-Ненавижу слабаков, отказывающихся от своей жизни, - процедил он, поднимая мой подбородок концом деревянного меча.
-Тогда ты, должно быть, ненавидишь меня, - улыбаюсь.
Он молча убирает меч. Хочет сказать, что ненавидит, но не может лгать. А это была бы не ложь, но всего лишь лукавство. Ненависть, безусловно, в нем есть – но не ко мне, увы. Скорее уж, к тем обстоятельствам, что сделали из меня то, что я есть. Он действительно терпеть не может, когда людей убивают при жизни – медленно, по кусочку. Интересно, как с таким-то сердцем – и даже не пытается кидаться на спасение всех и вся?.. Совершенно ясно, что его тоже чем-то переехало – и не сломало. Научило гневу и ярости, научило сосредоточению на чем-то одном в ущерб остальному, но оставило тем, кем он, в сущности, является: вернейшим и преданнейшим защитником если не всех подряд, то хотя бы тех, кто волею судьбы оказался рядом.
Если бы разрешить себе действительно поверить, что этот человек может стать моим другом!
Может быть... может быть, ничего плохого не будет, если все так и продолжится?.. Если и дальше ласково улыбаться Шаорану и подбадривать его... учить Сакуру готовить и любоваться ее улыбкой, пока еще неуверенной, но ясной, словно солнце после долгой-долгой полярной ночи... целоваться с Моконой и вместе с ним же на разные голоса дразнить угрюмого воина... немного, совсем немного счастья?.. По крайней мере, иллюзии его.
А потом, я, Фай Ди Флоурайт, шагну в ледяной холод и беспамятство, которые написаны мне на роду. И они забудут обо мне. Кто я?.. Странный улыбчивый тип, о котором они мало что знают...
Да нет, конечно же, будут горевать. Ну ничего. Оплакивать мимолетную дружбу в любом случае легче, чем мучиться в каких-нибудь пыточных застенках, куда может привести их моя злая удача.
И только когда в кафе «Кошачий Глаз» (тоже кусочек детской мечты: помнится, как-то в детстве я почти целый месяц мечтал стать поваром и открыть вот такое же кафе где-нибудь на окраине Цереали... даже готовить тогда начал учиться, хотя и понимал, что шансов осуществить желаемое нет ни малейших) шагнул незнакомец в черном плаще, я вдруг отчетливо понял, что умирать мне совсем не хочется. Ну не сейчас. Ну пожалуйста, не сейчас, еще пять минуточек, вот только закончится эта глава...
А ведь стоило мне применить свою магию...
Нет, вряд ли я бы победил противника с легкостью: он все-таки был изрядно силен. Но, кажется, тогда шансов на победу у него было бы меньше половины.
И ведь это так просто! Ведь удерживать волшебство в себе гораздо сложнее, чем выпускать, особенно когда на теле нет больше магического знака!
-Я поклялся никогда больше не колдовать, - сказал я, глядя в спокойное, чуть улыбчивое лицо незнакомца (мне вот, увы, никогда не научиться так улыбаться, а может быть, и легче было бы с такой улыбкой отпугивать друзей).
-Тогда ты умрешь, - ответил Сейширо, учитель Шаорана.
Вот если бы Шаоран владел магией... с каким удовольствием я бы взялся обучать его! Старательный, понятливый, серьезный... на такого любой учитель не нарадуется. Но тут уж приходится уступить ниндзя. А еще охотнее я учил бы Сакуру: вот у кого есть и собранность, и терпение, и решимость, и всю-то душу она вкладывает в свою работу! Ей бы даже показывать не требовалось, достаточно объяснить понятно, уверен... Нельзя: очевидно, что потенциал у девочки высок, но пока слишком мало перьев, ничего путного из этого не получится.
Да и не могу я позволить себе обзаводиться учениками.
-Значит, умру, - отвечаю я Сейширо.
Что ж, шанс умереть без последствий достал меня гораздо быстрее, чем я смел рассчитывать. До чего же горько, что я не спасу Фая... но, по крайней мере, я спасу эту троицу от самого себя. Уверен, брат бы одобрил это. Они бы ему тоже очень, очень понравились...
Я, Фай Ди Флоурайт, великовозрастный сирота, неожиданно нашедший подобие семьи, сражаюсь с демонами пока могу и еще какое-то время после того, как не могу, – а потом честно погибаю.
Умирать очень больно.

Мне доводилось иногда видеть истории – как правило, то были сочинения романтического толка или же, наоборот, полностью правдивые талмуды мудрецов, посвятивших жизнь отгадыванию магических тайн – где говорилось о людях, читающих в душах друг друга, будто там и впрямь было что-то написано всем понятным алфавитом. Меня они всегда восхищали, но было и что-то, что царапало сердце.
Теперь я, наконец, понял, что.
Это ужасно страшно, когда тебя видят насквозь.
В тот раз я отвлекся: наблюдал за нашей влюбленной парочкой. Ох уж этот Шаоран, то он мудрец, взрослый и опытный, то он – сущее дите! Даже мне, человеку едва ли опытному в делах амурных, совершенно ясно, что Сакура-тян в него если уже не влюбилась, то на пороге этого знаменательного события... и в самом деле, а в кого еще влюбляться здоровой девочке в пятнадцать лет, если не в того, кто всегда рядом, кто всегда поможет, защитит, кто так верно и самоотверженно... ну да ладно. Короче говоря, наличие иных кандидатур представляется весьма сомнительным: ну не меня же с воином рассматривать в числе потенциальных кандидатов! То есть... нас, конечно, тоже можно, но она, к счастью, не рассматривает. Уж я-то с момента ее пробуждения приложил все усилия, чтобы оставаться только добрым приятелем, немного покровителем – и ничего больше. Чтобы даже мысли не возникло посмотреть на меня как на мужчину – только этого еще и не хватало! А Курогане так усиленно собачился со всеми и вся что, кажется, даже не ставя подобной цели (нет сомнения, что ему это и в голову не приходило), ее успешно достиг.
А может быть, судьба – она судьба и есть, и все мои измышления тут не при чем?.. Может быть, любовь – это не только память.
И вот, когда я как раз думал о чем-то таком, наблюдая за тем, как Шаоран пытается научить принцессу управлять «стрекозой» и вел диалог с воином весьма рассеянно, меня и подловили.
-Ты еще не встретил того человека, от которого постоянно должен бежать, да?.. А даже если встретишь... кто знает, что это не окажется просто двойник?
А я мог бы поклясться, что он соглашается чесать со мной языком только от скуки. Экий... конспиратор.
Ну зачем, зачем он начал задавать такие вопросы?.. Это так тяжело – когда кто-то искренне тобой интересуется!
А еще это очень страшно.
-Я узнаю, - кажется, мой голос от страха не вполне мне повинуется. - Я буду знать.
Это все он – разговор из Шары, прерванный на полгода вынужденным молчанием. Это все он меня настиг.
Я не хочу, чтобы меня видели насквозь. Я сбегаю, уворачиваюсь, но чужие слова, сказанные мрачным тоном, за которым дышит такое страшное сочувствие, ловят меня в холодные петли метели. Боги мои, сделайте же что-нибудь!
Боги-не боги, но какие-то силы, те самые недобрые духи, что пишут сценарий наших судеб, на сей раз приходят мне на выручку: Курогане кидается помочь Шаорану справиться с последствиями аварии – он слишком сильно переживает за Сакуру-тян, она девочка старательная, справится... И я могу, оставшись в одиночестве, бессильно привалиться спиной к холодной стене и спросить себя: сколько еще дней, часов, секунд нам осталось?..
Я, Фай Ди Флоурайт, мина-ловушка с часовым механизмом, не хочу ничего знать. Но чувствую, что время на исходе.

Когда-то у меня была надежда, что мне удастся действительно соблюсти клятву не применять магию – хотя бы одну ее! Этого было бы довольно, чтобы вернуть мне какое-то подобие иллюзии власти над собственными поступками и решениями. Глупец! Давно можно было бы понять, что надежда столь же красива и недолговечна, как бело-голубые побеги нертеры с ее узорчатыми листьями...
Но что мне было делать?.. Отдать моих спутников океану кислоты, позволить стенам защитной магии, воздвигнутым в небесах, поймать их в ловушку?.. Отдаться на волю обстоятельств, ждать изменения ситуации, возможности выйти из нее с меньшими потерями?..
Быть может, если бы я был до конца честным с самим собой, я бы так и поступил. Или если бы я лучше усвоил уроки короля Ашуры.
Но я слишком испугался за них. О, как я испугался! Мой собственный страх ушел, схлынул, захваченный и подавленный куда более сильным чувством. Я даже не подумал о том, что мне еще как-то придется выкручиваться, как-то объяснять свой поступок – уж Курогане-то точно придется! он ведь так просто не отцепится! - я просто делал.
Я, Фай Ди Флоурайт, клятвопреступник, творил защитную сферу, одно из Высших Заклятий, взывающее к самой ткани мироздания, и был счастлив, самозабвенно и полно счастлив, потому что наконец-то колдовал без оглядки и ограничений, защищая людей, которых любил.
А сожженная долгом надежда осыпалась с меня легким пеплом.

Благие намерения очень редко приводят к благим результатам. Уж не знаю, кто вырубил этот закон на одной из основ вселенной, но соблюдается он неукоснительно. Надо было быть полным дураком, чтобы попытаться поспорить с судьбой, со всеми магическими законами... надо было быть самоуверенным придурком, чтобы вообразить, будто моей силы – как бы велика она ни была! - хватит на то, чтобы вернуть мальчику сердце, которое ему не принадлежит.
Но как я мог не попытаться?.. Как я мог даже не попробовать поставить на кон собственную жизнь, чтобы спасти его?.. А вдруг бы вышло?..
Тогда... тогда он был бы свободен. Может быть, им с его оригиналом даже удалось бы найти общий язык: ведь, судя по сердцу, настоящий Шаоран – тоже парень замечательный. И Сакура-тян бы не плакала. Она ведь уже поняла, что любит мальчика – я отлично видел это еще в Рекорде.
Я все продумал. Я знал, что момент близится – не мог не знать. Не нужно было даже рассказа Курогане о том, что он видел другую личность, заместившую нашего мальчика в Центральной Библиотеке – мне хватало и менее очевидных знаков. Я старался не оставлять Шаорана одного. Я заранее сплел заклинание – сеть, способную, как я надеялся, связать утраченное. Я устранил Курогане, чтобы он, не дай бог, не вмешался бы и не попал под удар – я вполне допускал, что в случае неудачи мне придется туго. Слава всем богам, ничего не пришлось придумывать насчет Сакуры: она и так спала.
Но я даже не мог предположить, что инстинкт, заложенный в двойнике, заставит его слепо искать силы – любой, которая окажется под рукой! И даже не мог предположить, что сам я, вложив всего себя в ту самую сеть – о, это было настоящее произведение искусства... в том числе и по своей бесполезности, как выяснилось, – окажусь совершенно беспомощен. Всего на несколько мгновений – но чем сильнее магия, тем сильнее физическая отдача. Я и не думал, что это потребует столько сил... что в те самые критические секунды я даже рукой не смогу пошевелить, чтобы спасти собственную жизнь, все еще необходимую, хотя и давно утратившую всякую ценность. И кто же мог знать, что двойник так безошибочно вычислит самый источник моей силы – и выберет такой примитивный, хоть и действенный, способ ее забрать.
Я, Фай Ди Флоурайт, благонамеренный и бесполезный глупец, умирал в орошаемом кислотными дождями городе, и не мог убедить друга не спасать мою жизнь.
Когда же я успел стать так дорог ему?.. Прости меня... пожалуйста, прости. Я не хотел. Честное слово. Ведь все же делал, лишь бы вывести из себя, лишь бы внушить, что я – бесполезная обуза, от которой счастьем будет избавиться... Ну и развлекался в процессе, не без того. А оно вон как получилось.
Мысленно я ни разу не назвал его одним из этих дурацких имен, которые придумывал по сорок штук на дню. Булат – он и есть булат, другие имена ему не нужны.
Когда боль перерождения ломала мое тело, я не помнил себя – но я отлично помнил, чьи плечи разодрал в кровь, ища опоры. Я отлично помню, кто стоял у кровати и смотрел на меня, не отводя глаз – потому что считал своим долгом видеть это от начала и до конца. И как же я ненавидел их обоих! Особенно Курогане, конечно. Ненавидел за то, что они держали меня по эту сторону бытия, что не желали бросить.

Страх одиночества – один из самых тяжелых пороков. Он ломает, заставляет делать глупости, искать общества совершенно неподходящих людей и в совершенно неподходящее время. Страх этот был свойственен мне, но никогда не был слишком силен: одиночество стало привычным спутником с момента гибели Фая. Теперь же я и вовсе жаждал его. Ненавистные мне люди ни на секунду не оставляли меня в покое. Мальчишка, против всякой логики чувствовавший вину за то, что случилось со мной; воин, вынуждавший меня принимать его кровь, как родные заставляют умирающих принимать бесполезные лекарства. Я давно бы прекратил это все – если бы не Сакура-тян.
Наверное, начав обращаться к воину по имени, я отказался от предпоследней крохи надежды, еще сидевшей во мне. То была надежда на толику радости, которую я каждый раз испытывал от его гнева – такого искреннего, такого наигранного! Я наказывал нас обоих, ибо отлично видел, как ранит его мое поведение... ах нет, это тоже была надежда: надежда на то, что он посчитает меня холодным и эгоистичным ублюдком, не способным испытывать благодарность и не стоящим его заботы. Увы: это надежда не успела даже окрепнуть, прежде чем развеяться прахом. Каким-то образом – убить бы его за это! - он прекрасно меня понял. Более того, я не мог избавиться от подспудного ощущения, что он понимает меня лучше, чем я сам, не давая себе труда облечь это знание в слова.
А вот самая последняя надежда, которая еще держалась, была связана с будущим этой девочки, моей принцессы. Если кто-то во всех мирах и заслуживает счастья – то она, своей любовью, самоотверженностью, добротой и печалью. Токио тяжело дался ей: она утратила самого дорогого ей человека, она убивала ради того, чтобы достичь цели – нельзя пережить такое и сохранить прежнюю наивную прелесть. Это была иная Сакура-тян: решительная, собранная, готовая почти на все, чтобы вернуть свою любовь и защитить то, что ей дорого. Истинная принцесса - из тех, что способны защищать осажденную превосходящими силами крепость. Я грустил по прежней ясноглазой девочке – и любил новую еще больше прежней.
Я, Фай Ди Флоурайт, вампир и лицемер, оставался в живых только ради нее – только потому, что она не пережила бы мою смерть. Я целовал ее холодные руки и жалел, что не могу передать им хоть каплю тепла. Я поддерживал ее при ходьбе – рана, полученная по моей вине, заживала долго и трудно – и жалел, что я не наш юный археолог, и что, улыбаясь мне, она плачет в душе, потому что не видит перед собой его.
Если бы только у меня получилось тогда вложить назад его сердце!..
А потом я пришел в себя, когда мой меч вонзился в ее тело – и последняя толика надежды упала рухнувшей опорой. Мой разум обрушился сам в себя.

Где-то я слышал краем уха, что самыми отвратительными занятиями следует считать ожидание и погоню. Быть может... Мне как-то не доводилось пока никого догонять, а что касается ожидания, то им я тоже никогда не терзался – можно ли скучать, пока голова при тебе?.. А вот тут, стоя за бумажными перегородками фусума, возле комнаты, где приходил в себя мой друг, вдруг понял, что имелось в виду. Нет ничего хуже ожидания – тошнотворного, тяжкого...
Еще недавно мы ждали его пробуждения вместе с Шаораном – но мальчик не выдержал, ушел спать. Я его понимал: удивительно, как он вообще умудрялся столько бодрствовать – с таким-то истощением сил! Удивительное дело, но у меня было четкое ощущение, что в Церере он не только дрался своей огненной силой с Ашурой, а еще что-то магическое делал... как раз тогда, когда потерял сознание после откровений Его Величества. Очевидно же, что не мое темное прошлое так его впечатлило: Шаорану и самому довелось пережить не меньше. Я-то, по крайней мере, самостоятельно у себя глаз не вырывал...
Это некоторым, не будем показывать пальцам, нужно спать совсем-совсем мало. Хорошо, если три часа в день.
Недавняя встряска словно расставила в голове все по местам. Возникло ощущение, что все это время я был не то пьян, не то в лихорадке, не то в кошмаре, и только теперь вот выздоровел. Дорогое оказалось лекарство, надо признать... Но по крайней мере, мы с Шаораном нормально поговорили. Я перестал воспринимать его чужим еще там, в Инфинити, когда он сказал, что по-прежнему доверял мне – из-за Сакуры-тян. Теперь же я извинился. И он, конечно же, принял извинения и сказал, что это он на самом деле виноват, а я сказал, что не стоит множить вину без нужды, и если он вдруг считает себя в чем-то виноватым, то я – не считаю, и пусть он знает это...
У него такой прекрасный, добрый взгляд. Какое счастье, что я знаю этого человека. Какое счастье, что мы стали друзьями.
Я стоял, прислонившись к стене, и перебирал про себя, что я должен сделать, что я должен сказать... Это все было уже продумано. Кончились все рыдания и раскаяния. Когда я увижу Курогане...
Наверное, никогда в жизни я так не волновался. И это было великолепно. Страшно и великолепно, черт побери!
А потом я вдруг услышал голос принцессы Томоё из-за перегородок – странно, они совсем тонкие, и я знал, что Курогане уже очнулся, и что они разговаривают там, но не мог разобрать ни слова, а теперь вот прекрасно понял – и сердце мое забилось бешено.
-Входи, пожалуйста. Прости, что заставила тебя ждать.
Я вошел. Я посмотрел на человека, которому я лгал, которого раздражал безумно, принципы которого попирал всем своим поведением, которому принес столько бед... Я посмотрел на человека, который дважды заставил меня жить, разменяв на это самого себя.
И все, что я хотел сделать и сказать, все, что я так тщательно обдумал за последние два дня, пока он приходил в себя, разлетелось снежинками по ветру.
У него был такой взгляд... такой ищущий, и – нет, не может быть! - виноватый. Испуганный-испуганный. Пожалуй, впервые я видел, чтобы он чего-то боялся, и уж тем более впервые был причиной его страха.
Я стоял у его постели, склонив голову, и сам не знал, что сейчас сделаю.
Я, Фай Ди Флоурайт, проклятый маг, уничтоживший собственный мир, не знал...


Меня зовут Фай Ди Флоурайт, и кем я только не был! И принцем, и заключенным, и магом, и бродягой без роду без племени, и даже вампиром... вот уж сподобился так сподобился! При этом я был и остаюсь человеком, у которого нет ровным счетом ничего. Имя – и то не свое. Жизнь – и та заемная. Впрочем, не скажу, что такая ситуация меня не устраивает. Человек, долго занимавшийся магией, не может не понимать, что истинная свобода требует избавления от множества вещей, которые люди обычно считают полезными и даже жизненно необходимыми... в том числе иногда и от свободы номинальной. Это, представьте себе, меня тоже не огорчает. Что уж теперь. Несвобода любви, в особенности, любви взаимной, диаметрально противоположна подчинению, хотя не все это осознают.
Поразительно: я больше не боюсь зеркал. Теперь со стеклянной амальгамы, с полированного ли металла, с водной глади на меня смотрит совсем другое лицо... чуть старше, улыбка из заморожено-радостной чаще становится саркастической или откровенно злой, на месте одного глаза – черная повязка, другой щурится незнакомым желтым цветом... красота, да и только!
Я ни на что не надеюсь. Я живу сегодняшним днем и не думаю ни о прошлом – иногда мне кажется, что Курогане опять приложит меня лицом об пол или о ближайшую стенку, стоит мне только упомянуть это неприличное слово, – ни о будущем. Нет необходимости. Мое будущее принадлежит тем, кто вырвал меня у судьбы, а их будущее принадлежит мне. Это куда прекраснее и куда страшнее даже самой безумной надежды.