[anime-x]

Название: Ассассин
Автор: Fatenight
Бета: Нету (плак-плак)
Фэндом: Tsubasa Chronicle
Персонажи: Курогане, Фай
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV, AU
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Миди, 26 страниц
Кол-во частей: 5
Статус: закончен
Саммари: Иногда, лучше никогда не вспоминать то, что не должен был помнить...
От автора: автор понятия не имеет, как устроены полицейские участки, так что пардоньте за фейлы)

POV 1, POV 2, POv 3

anime-x.diary.ru/p182693612.htm

POV 4

Короткий, но весьма содержательный диалог с Бруксом заставил меня не просто задуматься, а и сильно понервничать. Я, как умел, пытался держать себя в руках, чтобы не вжать до упора педаль газа - нелепо погибнуть в ДТП, как то не улыбалось. Сирену включать тоже не стал: у места, куда направлялась моя персона, себя обнаруживать не стоило. Тем более если это место – мой же участок, откуда я недавно слинял. Довершало общую картину непонятное назойливое, зародившееся в груди, чувство. Стоило лишь сесть за руль, начало неприятно грызть изнутри, вызывая не только тревогу - пробуждая давно ушедшее в запой чувство самосохранения…

То, что поведал Брукс во время последней с ним перебранки…
Нет, я предполагал, что собираемую мною информацию, кто-то регулярно сливает на сторону – крысы, существа вообще неистребимые, и отсутствие оной среди сотрудников моего отдела, да и во всем участке, было бы не просто редкой удачей, а и чудом из чудес. Хотя в чудеса, да простит меня Брукс, я немного веровал, пусть это не исключало их критическую нехватку в моей жизни, до конца которой можно было начинать отсчитывать часы… или минуты – с какой стороны посмотреть. Однако вычислить кто именно крысой являлся, Брукс, если и старался, не сумел. А он старался - в этом я был непоколебимо уверен. Только вот зверушка оказалась изворотливой, при чем явно крутилось под носом. Иначе как же ей удавалось сообщать потенциальным злодеям насколько далеко продвинулось следствие?

Видимо мой неподражаемый щит, именованный Бруксом, удосужился таки что-то разнюхать, о чем свидетельствовал его поздний звонок, вместе с напоминанием поторапливаться с уликами.
В принципе, Брукса стоило понять: откинься я, и двухлетние труды пойдут псу под хвост, с чужой жизнью на его совести в качестве дополнительного бонуса.
Я тихо захихикал, предвкушая, какого же будет удивление федерала, когда он все-таки получит свои улики после моей безвременной кончины. А потом ВНЕЗАПНО, на меня нашло озарение. У меня все всегда получалось именно внезапно, порой не к месту, зато весьма результативно. Ну а что сумасшедшему жаловаться? Теперь я уже едва удержался, дабы не ударить со всей дури по тормозам, впился в руль, удерживая управление, шумно дыша сквозь плотно стиснутые зубы. Походило на сопение обиженного кота. Впрочем, в сравнениях я был не настолько хорош. Однако затормозить пришлось. Времени хватало, поэтому пять минут на размышления я себе позволил не без удовольствия.

Съехав с автострады, припарковался возле какого-то супермаркета, напряженно выдохнул, включил свет в салоне, тряхнул челкой, уставившись в отражение собственных глаз в зеркале. Никогда не видел, чтобы они так горели от волнения… В зеркало, чего греха таить, я не часто смотрелся, за что постоянно получал выговоры от Эрл, периодически терпя ее незлое бормотание над ухом, деревянный гребень в своих нечесаных патлах, и поучительные наставления по поводу моей внешности.

Волосы, из-за постоянных нападок Эрл, я неоднократно порывался остричь, только она каждый раз отговаривала: сказала, я, мол, со своей белокурой копной очень обаятелен и мил. Нда…

Кстати об Эрл…

Прохладный, синий взгляд вперился куда-то вдаль за переднее стекло, изучая ближайший фонарный столб, а разум тщетно предпринял попытку выстроить толпящийся строй мыслей в ряд поровнее. Получалось так себе, толпа все росла, и выловить суть основной догадки становилось сложновато.
Воображение прокручивало образ тонких, ухоженных пальчиков Эрл, придавливающих заклеенную скотчем папку в стол, не позволяя взять. Я никак не мог сообразить, какое отношение, прямое или косвенное, эта папка имеет к моему делу… Пока, опять же, внезапно, меня не накрыло очередное озарение, и я не понял: оба.

В нашем участке работало порядка сотни сотрудников, из которых около двух дюжин приходилось на мой отдел. Из них половина слыла тихонями, занималась в основном бумажной работой, поиском информации, в общем, большую часть рабочего дня проводила за компьютерами… Но почему то моя догадка фокусировалась не на них, хотя по ходу, каждого стоило бы держать под подозрением, а на том, кто в мой отдел не входил, и чьими услугами я стал пользоваться около двух лет назад с начала ведения дела - подавно…

Эрл.
Эрл!
Эрл?

Симпатичная девушка, любительница пудингов, зеленоглазая и отзывчивая - о крысе по внешности не судят, так безустанно зудел Брукс. И я всем своим сердцем желал ошибаться, потому что не находилось ни единой причины, почему я заподозрил ее. Сейчас.

Пришлось слегка расслабиться, насильно залив горло застоявшейся минералкой, валяющейся на пассажирском сиденье не первую неделю. Минералка не пузырилась, имела странный привкус, тем не менее половину содержимого бутылки я оприходовал залпом, поморщился, уныло уставившись в ободок руля. Сипло вздохнул, понимая, что подозревать человека в чем-то не имея доказательств, или хотя бы зацепки, указывающей на его, человека, причастность к преступлению, глупо. Вот только я привык подстраховываться. Просидев с полминуты решительно набрал Брукса.

Если я ошибаюсь, легче будет извиниться, покаяться и так далее, может быть пожертвовать пару сотен зеленых на вечер в ресторане, а может и лишиться друга, но если я прав, это по крайней мере увеличит мои собственные шансы на выживание и обеспечит спокойный воскресный вечер с кружкой чая в руках. Касательно Брукса, он вполне сумеет с моей помощью – или без, - закрыть дело, засадив кучу мерзавцев на не один десяток лет. Хм, - желательно пожизненно.

Брукс был недоволен, несказанно недоволен. Пришлось отнимать трубку от уха, пока она изливала жесткий мат в мой адрес, с упоминанием частей тела и желанием моего товарища засунуть их мне в самые различные места, куда технически и засунуть то невозможно. Одно слово – Брукс был в ярости. Судя по возне на том конце, он уже отправлял ребят мне на подмогу, лучше сказать - на защиту, заклинал никуда не лезть одному, а судя по громкому шуршанию одежды: собирался выезжать сам.

- Без фокусов, Флоурайт! Понял! – вопила трубка грозно, - я тебя из преисподней достану, если в самоволку играть пойдешь! Уж я то тебя, скотину, знаю!

- Брось, Брукс, - ласково отозвался я, вызывая у того еще одну вспышку гнева, - у меня все схвачено, не сомневайся. Получишь ты свои улики.

Трубка что-то обижено простонала, потом опять посыпала матом и угрозами, с подробным описанием того, что со мной будет, если я не послушаю ее, трубки, обладателя.

- Только ты это… - тихо заговорил я, когда Брукс высказался, умолк, выжидая ответа, - вы с ней полегче там… она пудинги любит… Вдруг и не виновата вовсе?

Голос мой уверенностью не блеснул, несмотря на мои жалкие старания говорить ровно – дрогнул.

- Преступники есть преступники, я устав нарушать не собираюсь, - прошипел Брукс и отключился.

А я откинул голову назад, уставившись в потолок моей детки, пытаясь понять, чем же Эрл ввела меня в подозрения… и нашел, хотя это было еще смешнее чем мои рисунки, увешанные по всей квартире…

Когда мне нужна была информация, а времени катастрофически не доставало, я часто прибегал к ее услугам, и девушка никогда не подводила, всегда стараясь предоставить мне искомое в сроки. У нее была странная привычка, у моей Эрл – приносить данные, все что я запрашивал о том или ином деле в папках, аккуратно рассортировано, по номерочкам, чуть ли ленточкой не перевязано. Но за последние три месяца я стал замечать, что папки приносимые девушкой теперь накрепко скреплялись стэплером, либо туго перематывались скотчем. Чем толще папка, тем больше скотча или кнопок… А когда я первый раз спросил… когда это было? Да как раз эти три месяца назад и было - она скромно пожала плечами, невинно бросив:

- Секреты должны оставаться в секрете.

Тогда я не обратил внимания на ее слова. Непростительная оплошность.

Меня не хило передернуло; за два года следствия никто не знал над чем я работаю, включая уровень секретности и опасности, что не мудрено – конспирация удавалась на славу. Со стороны я выглядел прежним трудоголиком, до боли в висках разгребающего завалы папок с преступлениями, поэтому перемен в моем поведении особых не просматривалось. Шеф и подчиненные Брукса, самой собой, мой тыл надежно прикрывали, делая все, чтобы никому и в голову не пришло ловить меня с чем-то посерьезней штрафов за парковку, мелких грабежей, уличных драк, семейных ссор, да незначительных убийств… »Незначительных», так вещал шеф, скорее всего имея ввиду убийства темных личностей вроде наркоманов, бомжей и проституток… Впрочем, он сам прекрасно помнил последнее такое с ночной бабочкой… которое я раскрыл, и после этого вышеупомянутым прилагательным убийства больше не называл. Любые.


Поэтому слово «секретный», прозвучавшее из уст моей коллеги быстро всплыло в памяти, мигом выстроив недостающие частички пазла на место… Я конечно, псих, и из-за одной брошенной фразы впадать в крайность не привык… но… даже такое крохотное совпадение, случайное аль нет - особенно учитывая мое нынешнее положение и столь явную угрозу жизни, - стоило рассмотреть со всех сторон.

Просидев в машине еще минут десять и порядком замерзнув, я двинулся дальше, сонно позевывая, пытаясь абстрагироваться от последних мыслей, как мобильный настырно зазвонил… Снова.

- Алло, - предсказуемо вопросил я.

Трубка молчала, вызывая чувство дежавю. Присмотревшись к экрану, я с удивлением обнаружил высвечивающееся на панели «неопознанный номер», а губы, прежде чем я сумел понять что говорю, прошептали: «Мой убийца?».
Словно током по позвоночнику. Я едва не выронил телефон, когда между ним и мной зависла немая пауза. С той стороны кто-то задышал в такт со мной, растерянно, не менее удивленно.

«Пи***ц» опозорился, подумал я, а потом вдруг разом подобрался, неоднозначно промычав повторное ругательство. Мозг участливо заработал, убеждая в том, что так не бывает. Чтобы кто-то за последние пол часа ошибался номером, звонил и молчал, вслушиваясь в тупые, раздраженные «Алло».

То, что я дважды сумасшедший, подтвердила растягивающаяся на лице лыба. В конце концов я ничего не терял, и даже если этот кто-то взаправду ошибся номером, он вряд ли поймет о чем я собрался толкнуть речь. Максимум: примет за полоумного, коим я формально являлся, и прервет разговор. А если я вновь окажусь прав, и на том конце мобильный держит неизвестно как получивший мой номер киллер, это будет замечательная возможность чтобы… Что?

- Знаешь, - вякнул я, - я был бы не против встретиться с тобой лицом к лицу, увидеть не в темноте проулка, а немного поближе. В плотную. Однако, если ты не поторопишься… возможно меня убьют совсем другие люди, не те, от чьей руки я совсем не прочь погибнуть…

Потом я назвал ему адрес и время, сразу же нажав отбой. Швырнув мобильный в бардачок, предварительно вынув батарею. Нервно расхохотался. Какого черта я творю?!

Я как раз и не понимал, что творю; ощущение было таким… таким… как волнение, которое я испытал, пялясь в тот злополучный проулок. Волшебное, яркое, ни с чем не сравнимое волнение, ожидание чего-то несбыточного, мягкое, тонкое как пленка с воздухом в яичной скорлупе. Мне почему то очень захотелось, чтобы на проводе был именно он – МОЙ убийца, ассассин, шедший за мной в тени и мраке вечера.

Нет, прям настолько полоумным я точно не был, что бы там Брукс ни утверждал – сказывалась усталость, длительное отсутствие нормального сна, чтобы приглашать предполагаемого киллера меня прикончить… Что-то меня видимо заставило… шестое чувство? Черт с ним! Я чувствовал себя, будто не выжить пытаюсь, а спешу на долгожданную встречу….

Подъехав к участку я занервничал еще больше. Внешне я был непробиваемо спокоен и сдержан, но внутри весь сжался, ибо как ни крути, умирать мне отнюдь не хотелось. Мне нужно было попасть в участок, почти пустой в такое время, и желательно незамеченным. Хотя, кому я вру? Не в участок меня Брукс позвал, далеко не в участок. Это я сам решил поиграть с удачей, с судьбой, буквально пинками загоняющей меня в лапы неизвестности с весьма предсказуемым концом. Только не учли эти стервы, что конец я решил себе избрать сам.

На стоянку я заезжать не стал, остановил машину за квартал, и окольными дорогами, зябко кутаясь в плащ, пошел искать приключений на свою пятую точку, несмотря на все запреты Брукса. Мне просто НУЖНО было, жизненно важно – ха-ха-ха, – сделать все самому. Все что успею. Брукс с подкреплением, пока разберется, что его бессовестно ослушались, заявиться минут через сорок - вполне хватит либо умереть, либо дожить до его прибытия. И чем ближе я приближался к участку, тем быстрее отключались жалкие остатки моих инстинктов самосохранения. Тело и разум в кои то веки работали сообща, сообразив, что их обладатель, по ходу, не жилец… Ну, почти не жилец. Что удивляло больше – меня это мало беспокоило. Умирать не хотелось, но и страха я как такового не испытывал.

Свернув за угол, я остановился, вытаскивая из кобуры пистолет, осторожно выглянул. На язык настойчиво просилась мелодия «Palladia». Три крепких детины поджидали кого-то у черного входа, с пушками наготове – ну прямо Матрица. А я, стало быть, Нео.

Я осмелился предположить, что поджидают либо меня, либо Эрл. Свидетелей, пускай и продажных крыс, в живых мои «подопечные» бандиты имели привычку не оставлять.

Поскольку в здание я еще не зашел, у детин были явные намерения зайти туда первыми, и хорошенько пострелять. Чтоб уж наверняка. Мне вот любопытно, как они до сих пор не догадались весь участок снести к чертям собачьим? Тогда уж точно наверняка.

А еще, мне не раз приходилось задумываться, почему никто вновь не попытался взорвать меня вместе с машиной? Конечно, поднялась бы шумиха, начали бы искать причину, рыться в архивах, в конце, может быть, нашелся бы тот, кто мое расследование бы продолжил. Хотя я подозревал, что обо всем позаботился Брукс - на одни и те же грабли дважды не наступают, да и от всех «свидетелей» пришлось бы избавляться. А это накладно. Очень.

До Брукса бы не добрались, а вот шеф… ан-нет, на него не посягали ни разу…

Я собрался с духом, ухитрился пробраться к пожарной лестнице, снимая пистолет с предохранителя, наивно надеясь обойтись без лишней возни и шума. Глушители я не любил, но ночью палить на территории участка – себе дороже, поэтому решил действовать по тихому…
По тихому не вышло… Скрипнула дверь, послышалась возня, будто кого-то вытаскивают на улицу силой, неуверенный стон, в холодном ночном воздухе поплыл аромат азиатской груши, что-то загудело, завертелось, захлопало. Я успел осуждающе покачать головой, прежде чем вмешаться. Ну, почему нельзя подстеречь жертву дома, к примеру? Тихо, без сопротивлений. Мою дверь открыть легче, чем дверь Импалы, с коей я иногда возился по пять, а то и десять минут. С дверью Эрл вышло бы сложнее, она у нее двойная – бывал разок, когда привозил ей, больной простудой, пончики.
А спустя мгновение все случившееся до и после потеряло смысл, осыпалось сухой стружкой распиленного пополам дерева. Завязалась драка, послышались звуки ударов – копы, дежурившие той злополучной ночью в участке наконец зашевелились, правда на улицу не спешили. Стрелять пока никто не решался, видимо приказ был – взять без шума, да только агенты Смитты не вняли, и вскоре в стоящую ближе к выходу машину влетело несколько пуль.



Я обернулся, убедится, что Эрл благополучно избежавшая удушливых объятий одного из киллеров успела скрыться за мусорными контейнерами, и едва не потерял челюсть, когда три здоровых мужика, как один, низко вскрикнув осели мешками на асфальт, захлебываясь кровью, а потом мою грудную клетку обожгло, словно каленым железом.

Я не опустил взгляд, заранее зная, что увижу: сверкающее лезвие меча одним рывком вспороло кожу, пробиваясь сквозь мышечную ткань, рассекая плоть подобно горячему ножу по маслу, почти достигая сердца. Вот только я слегка дернулся назад, не в отчаянной попытке избежать удара, нет, скорее подставляясь под него, слепо, с широко распахнутыми глазами, раскинув руки, будто принимая, стараясь запомнить каждое мгновение до того, как тело прошила резкая боль и горлом хлынула с солоновато-металлическим привкусом влага. Оттянул смерть, буквально вырывая для себя несколько лишних секунд. И словил достаточно, чтобы увидеть то, отчего и без того глухо бившееся сердце едва не остановилось само. Затем я услышал крик. Настоящий вопль боли, намного сильнее моей собственной, смешанной с яростным отчаянием, гневом, сожалением… возможно еще чем-то.

Кричал не я, я мог лишь шипеть, кашляя, сплевывая на землю алые сгустки и смотреть. Смотреть, как не дрогнувшей рукой, высокий человек в черном, чьи губы обрамлял хищный, охотничий оскал, практически не замахиваясь разит остроотточенной катаной, вероятно наслаждаясь зрелищем, моей податливостью и беспомощностью. Смотреть, как практически черные глаза расширяются, когда клинок наполовину входит в мое худое тело, и в тот же миг на смуглом лице застывает страх, суеверный ужас, и я ощущаю, как острие прошибает крохотный электрический разряд, быстро перетекая из меня тонким импульсом в моего же убийцу.

Воспоминания… Их много. Они яркие и красочные, и я наконец осознаю, понимаю все. И зачем рисовал те странные рисунки, зачем целовал нарисованные глаза и губы, зачем ждал, и как понял что мой убийца именно МОЙ, но на душе, вот-вот готовой покинуть умирающее тело, легче не становиться. Я получил их – ответы, в последние секунды своей жизни, но не радовался, наоборот, виновато, с иронией продолжал взирать как сменяется выражение лица ассассина одно за другим, и прежде чем медленно осесть на землю и захрипеть, потянулся, касаясь кончиками пальцев дрожащих губ. Таких теплых, но мокрых от слез, потоком стекающих по щекам.
Он что то шептал, не рискуя вытащить меч, только обхватил за талию, помогая сесть – ноги меня уже не держали.

- Как же так… - слышу я на грани сознания, - как же так…

Значит вот так…

Ассассин смотрел на меня, смотрел неотрывно, теперь уже он вглядывался в мое лицо, перебирая пальцами липкие от пота волосы, словно безумный исследуя остывающую кожу.

Я ощутил рывок, и боль в груди стала невыносимой, а слуха донеслось лязганье металла и скрежет его по асфальту. К кровоточащей ране сразу же прижалась широкая горячая ладонь, пытаясь втолкнуть обратно, задержать покидающую меня жизнь, стекающую по бежевому плащу багряными подтеками.
Он и сам не верил в происходящее, силясь сдавить дикий вопль, кусал губы, скрипел зубами, всхлипывал, изливая боль, намного страшнее причиненной мне, слезами, капающими мне на скулы и лоб. Баюкал меня, подобно младенцу, прижимая к себе изо всех сил.

- М-маг… - успеваю услышать я, пока мое сознание еще не заволокло бледной дымкой. Я с трудом фокусирую взгляд на его глазах… Нет, не красные, совсем нет, карие… но ЕГО, родные, те же, что и тогда. Очень давно.
Из последних сил тяну руку, вновь прижимаясь к его губам. Мне так многое хочется сказать, поведать, и сделать, но я прекрасно знаю – я умираю, и каждая секунда грозит стать последней, поэтому я выдыхаю, слизывая собственные капельки крови с уголков губ. Улыбаюсь.

- До следующей жизни, Куро-сама… - слышу собственный хриплый голос, потом шепчу что-то, неотрывно вглядываясь в его лицо, а потом замолкаю. Боль отпускает постепенно, тянуче, но верно. Последнее, что я чувствую - чужое дыхание на своих ресницах, прикосновение чего-то влажного к своим векам…

POV 5

Назад в отель я возвращался не спеша, даже успел закурить по дороге, и только потом, когда добрался до метро, сев в полупустой вагон, почему то напрягся, вспоминая глупую улыбку на лице моей жертвы, нечеткий шепоток и робкий, почти ласковый взгляд. Нет, человек, за которым идет охота, и более того – который об этой охоте знает, - так себя не ведет и не смотрит, как смотрел он. Я не ощутил страха в его взгляде, так же, как он не испугался моего. Я почувствовал нечто другое – интерес, неправильный, но неподдельный. Казалось, еще немного, и моя жертва, вконец осмелев, сама шагнет в темный проулок, протягивая руки в нетерпеливом приветствии. Сама упадет в мои объятия, затихнет на миг, а потом скажет что-то несуразное, вцепляясь пальцами в ткань одежды.

Губы растянулся хищным оскалом. Чем больше мыслей плодилось в голове об этом копе, тем яснее я осознавал, что возможно, не дотерплю до субботы. И дело было не просто в желании убить – он вызывал во мне ответный интерес, легкую, однако крепкую заинтересованность. Прежде подобную не вызывала ни одна из жертв.

Тогда я всего лишь делал свою работу, четко, без отклонений от схемы действий «найди-убей» или «поймай-убей». Наверное поэтому и пользовался спросом среди богатых заказчиков. В основном, потому что почти никогда не задавал вопросов о причинах заказа. Мне было полностью фиолетово, за что жертва заслужила, в чем провинилась и почему нанимали именно меня, в то время, как могли обойтись наемниками с менее дешевыми запросами касательно оплаты за сделку. Хотя нет, почему нанимали именно меня я как раз таки понимал – за молчаливое спокойствие, безоговорочное подчинение в исполнении, безукоризненное выполнение сделки. Даже если возникали трудности, я не требовал доплаты. Мне хватало того, что я получал. А получал я достаточно: суммы за восемь лет работы киллером хватило бы на небольшой домик с садом и на лет пять безбедного существования, а при хорошем раскладе – на все десять.

Единственное от чего я отказывался – убивать с особой изощренностью, хотя нанимали меня порой, потому что моим главным оружием был меч, разящее лезвие. Им, при желании, можно было одним ударом разрубить человека пополам, снести голову или аккуратно отрезать конечности, оставляя в сознании и надолго продлевая мучения. Но как бы меня ни представляли копы, и что бы обо мне ни думали в мире преступности, а извращенцем я явно не был, и не собирался становиться ни за какие деньги. Вообще предпочитал холодное оружие огнестрельному, вроде метательных ножей и такой экзотики как кунаи. Бил точно в цель; человек умирал раньше, чем успевал почувствовать боль. Впрочем, для некоторых я делал исключения. А пистолеты пользовать умел не хуже заправского ганслингера, правда с некой брезгливостью и презрением, однако когда жертва оказывала слишком уж рьяное сопротивление, проявляя, скажем, смекалку, выбора все равно не оставалось – заказ должен всегда выполняться вовремя.

И я выполнял. Без зазрения совести выполнял. Научился жить в тени, изредка из нее выползая.
Иногда, оглядываясь назад, я мог задуматься, зачем все это делаю, ведь за годы средств у меня накопилось достаточно, чтобы уйти с пути наемника и зажить как все обычные люди. Никто не нашел бы меня, да никто не посмел бы и искать. Ведь формально я не существую.

Если бы не одно внеочередное «но»: обычным меня назвать сложно. Невозможно. Дитя не от мира сего, говорил отец, напиваясь, отчего меня каждый раз трясло от отвращения. Приходилось уходить из дома и скитаться по городу, дабы не сорваться наконец, и не наорать на медленно разрушающего себя алкоголем родителя.

Если думаете, что убийцы растут только в неблагополучных семьях, то жестоко заблуждаетесь. Существует множество причин, и моя - одна из более банальных.

Я рос в самой обычной: отец работал преподавателем в университете, мать медсестрой. Имелась маленькая сестренка, на шесть лет младше, всеобщая любимица и радость. Скромная размеренная жизнь без неприятных эксцессов вроде скандалов. До тошноты просто, скучно и блекло.

Я сам не особо выделялся на фоне всеобщей серости и обыденности. Хорошо учился, собираясь в будущем поступать на лингвистический, каким бы смешным это сейчас ни казалось, неплохо разбирался в компьютерах и увлекался фехтованием. Родители не одобряли рвений и желания владеть мечем в старых добрых самурайских традициях, только дед поощрял мои нелегкие старания, поддерживал и на тринадцатом году жизни вручил настоящий меч. Катану, когда то подаренную отцу. До того дня я не подозревал, что мой предок в юности увлекался тем же, чем и я, а потом забросил, страшно разочаровав деда. Я же был несказанно рад. Еще бы! Подаренный меч стоил дорого, до сих пор не знаю, где дед его добыл. Если не ошибаюсь, он был чем-то, вроде семейной реликвии… А потом дед скоропостижно скончался, и с его смертью начала меняться моя собственная жизнь.

Я плохо помню то время, да и незачем.

Сперва заболела сестренка, и срочно понадобились средства на операцию: все в традициях унылого избитого сценария. Родители надрывались на работе, я умудрился найти временную подработку. Хотя по возрасту работать мне не полагалось, в свои тринадцать я был довольно высоким для азиата, широкоплечим, внешностью тянул на шестнадцать, оставалось лишь малость приврать.

Однако денег все равно не доставало, и с каждым днем отец все чаще посматривал на дедовскую катану, когда-то его, а теперь мою – за нее мы бы вполне выручили приличную сумму. И я сам понимал, насколько жизнь сестры дороже куска железа, но расстаться с ним не мог; дед запретил, взяв обещание ни при каких обстоятельствах никому и никогда не отдавать, за что отец часто называл уже покойного старика старым маразматиком. Я же боялся, что в конце концов не выдержу, и таки отдам меч. Как и случилось. Вот только продать мы его не успели – сестренка умерла в больнице, несмотря на то, что операцию согласились сделать до выплаты полной суммы. И тогда понеслось…

Кто-то переносит подобные утраты легче, двигается дальше, а кому-то это «дальше» просто не дано .
Мать тяжело переживала потерю дочери, часто плакала, слонялась по квартире скорбной тенью, потухая на глазах. Перестала разговаривать со мной и отцом. Тот в свою очередь, стал смотреть на меня и на меч с неприкрытой ненавистью, будто то была исключительно моя вина. Все чаще прикладывался к бутылке. Мне приходилось наблюдать, постепенно уходя в себя, ибо что-либо изменить я был не в силах. Однако в смерти сестры себя не винил.

Когда же, год спустя, все, будто начало налаживаться, а боль утраты забываться, появился новый разлом – погибла мать. И заштопать его не способны были уже ни время, ни терпение, ни повиновение отцу…
Он пытался сдерживаться, пытался вернуться в привычное русло, как и прежде ходил на работу, не бросая при этом пить, за что и поплатился.

Я любил отца, но выдерживать его тяжелые взгляды становилось все сложнее, две потери сразу его подкосили… а потом я его убил… Вот так просто, столь ненавидимой им катаной. Не помню из-за чего, но причина имелась. Весомая. Только я забыл. Вытер из памяти, как скоро после случившегося, и себя прежнего.

Спустя два следующих года, избавившись от всех документов, подтверждающих мою личность, я примкнул к одной банде якудза, превратившись в первоклассного убийцу, «черную сталь», ассассина, «призрака»…



В отеле я долго ходил по комнате, размышляя, и время от времени косился на мобильник. Номер моей жертвы я запомнил с первого раз, и теперь боролся с искушением, чтобы не позвонить. Для этого ведь немного надо – набрать нужные цифры, дождаться пока отзвучит сигнал вызова и услышать что-то вроде «Алло». Даже когда я его убью, бояться мне нечего: номера телефона, как и сам телефон, я менял практически каждый раз, когда получал новый заказ. Дело не хлопотное, денег у меня хватало, и одного звонка явно недостаточно, дабы вычислить мое местонахождение, да и остальное обо мне, поскольку каждый раз завершая дело, я благополучно покидал город, любой, где бы ни находился, и постоянно передвигался, удачно конспирируясь, за что и прослыл тем самым «призраком» в архивах федералов – взламывать их систему было едва ли не моим вторым хобби, хотя заядлым хакером я отнюдь не являлся. Но подобные навыки и умения позволяли с начала моей карьеры наемного убийцы удачно скрываться от сил правосудия, регулярно оставляя их в дураках, и заставляя все чаще сомневаться в моем существовании. В самом деле -призрак.

На исходе пятнадцатой минуты бесцельного хождения по комнате и поглядывания на телефон, мне пришлось сдаться.
Не знаю, чем меня так привлек этот неуклюжий коп, буквально напрашивающийся на острие моего клинка уже одним своим взглядом в мою сторону, тогда в проулке, однако чувства вызывал самые разнообразные. Такую гамму оных я не испытывал пожалуй за всю свою жизнь в роли ассассина. Хуже обстояли дела с восприятием – я не понимал, почему и чем он так меня привлекал. Я знал его со снимка и небольшой прогулки парком, закончившейся обоюдным глазением друг на друга, после чего во мне проснулось «трепетное» желание насадить его на лезвие меча. Желание, сродни возбуждению… Острому и быстро нарастающему.

Пока длились гудки в трубке, долгие и тягучие, словно смола, я успел засомневаться в правильности этого поступка. За секунду до того, как я уже намеревался нажать «отбой», слуха коснулся резкий щелчок, тихое сонное дыхание, а затем и голос. Мягкий, бархатный, до ужаса, до мурашек по коже знакомый. Никогда прежде я не терялся слыша чей-то голос. И пугала отнюдь не мягкость. О нет – она наоборот завораживала, заставляя морщить лоб, вспоминать что-то, чего я вообще помнить не должен, и уж тем более не мог ответить на сперва неуверенное, а потом порядком раздраженное «Алло». В итоге, выслушав гневную тираду вежливости с использованием намеков на грубые слова, я успел немного повеселился. Когда за раздавшимися вслед гудками отзвучали последние, я отбросил трубку на диван, уселся за стол, принявшись тщательно перечитывать собранное на моего копа досье. Моего. Именно – жаль, если его убьют до меня. Очень жаль. Такую жертву, которая одним своим взглядом и голосом довела меня до исступления, отдавать в лапы кому-то еще я не собирался.

Меня нанимали наспех, заплатили как положено гонорар, тем не менее я сразу понял – одним мной наниматели не ограничатся, и остальной куш сорвут те, кому посчастливиться добраться до копа первыми. И не только до него. Судя по наличию «крысы» и свидетелей, им придется проводить конкретную зачистку.

К их несчастью мой подопечный выкручивался с ловкостью скользкой пиявки, неудивительно что наниматели заторопились. Почти два года избегать смерти – такой изворотливости позавидует любой. Странно, что этот тип не залег на дно. Упрямство – тот еще порок, но и благодать.

Я постучал ногтями по столу, рассматривая стопку ненужных уже бумаг, и фотографию, с которой улыбался коп. Фай. Д. Флоурайт.

Обычно имена не имели значения. Не важно, знал ли я о жертве понаслышке, с экранов телевизора, или монитора ноутбука, или же сталкивался с ней лично – бывали и такие случаи, - работу я доводил до конца, обрекая себя на полнейшее одиночество. Без друзей и без близких. Так лучше, потому что близость с кем то, дружба, сделали бы меня уязвимей. А при своей профессии я не имел права допустить подобного. Но вот имя копа металось в голове со скоростью света, словно призывая открыться скрипучей двери в закоулки памяти, вспомнить где же я его слышал, а возможно произносил и сам. Но нет, ничего подобного я на своем веку не припоминал.

Чтобы отогнать лишние мысли, я потянулся к распитой уже бутыли с пивом, успевшим порядком выдохнуться, пригубил глоток… и подскочил как ошпаренный. Отбросил пустую бутылку в угол, проигнорировав разлетевшиеся в разные стороны осколки, и резко направился к шкафу. Черный чехол с самурайским мечем перекочевал на плечо – я нутром ощущал, что оттягивать встречу с неизбежным нельзя и широким шагом направился к двери, прихватив по дороге позабытый мобильный.

Где обитает Фай, я не знал, как не знали и заказчики, но должна была непременно знать «крыса», упустившая поделиться сией немаловажной деталью с теми, кому регулярно сливала информацию. Если же не она, то главный участка, где моя добыча работала – за короткое время я самолично выяснил и составил список возможных людей, способных указать мне его укрытие. А так как в программе защиты свидетелей мой златокудрый не участвовал, по прежнему работал в участке как ни в чем не бывало разгуливая по паркам, то и города не покидал.

А еще я знал что живчики, подобные этому Фаю, всегда имеют лишний козырь в рукаве, и вряд ли его смерть поможет заказчикам уйти от правосудия. Но меня нанимали не для того, чтобы я думал – за это отдельная плата, так что, что будет после того, как я выпущу ему кишки и спасет ли оное от наказания виноватых, уже не моя проблема.

Двигаясь по знакомому маршруту «отель-метро-участок», я не мог отделаться от мысли, что явно чего-то упускаю, нечто немаловажное, отчего тут же отмахивался, как от назойливой мухи. Впоследствии оказалось – зря.

Не доходя до метро, я остановился, оглядывая грязную улочку. Редкие прохожие, в основном подвыпившие, бомжеватого вида, шарахались в стороны: моя высокая фигура, из-за черной одежды практически сливалась с уличным мраком, от которого не спасал ни грязный свет фонарей, ни тусклый свет из окон квартир. Должно быть зрелище пугающее.

Полез в карман, выуживая мобильник, с минуту поизучав, вновь набрал недавний номер – глупость, и я готов корить себя за нее вечно. Попозже… именно в этот момент, хотя бы на короткое мгновение, я захотел услышать голос моей жертвы опять, словно от него зависела моя собственная жизнь, и оторопел, когда после знакомого «Алло» до меня донеслось «Мой убийца?».

Сказать, что я растерялся, значило бы скупо промолчать отвернувшись к ближайшей стене и непочтительно сплюнуть кровавым сгустком предварительно получив под ребра кухонным ножиком. Я оказался в замешательстве, примерзнув к асфальту, не в силах пошевелиться, слушая не менее растерянно прозвучавшее ругательство. При чем дважды. За коим последовала короткая речь, окончательно сбившая с толку.

«Знаешь… я был бы не против встретиться с тобой лицом к лицу, увидеть не в темноте проулка, а немного поближе. Вплотную. Однако, если ты не поторопишься… возможно меня убьют совсем другие люди, не те, от чьей руки я совсем не прочь погибнуть…»

Сглотнув в попытке смочить в миг пересохшее горло, я до хруста сдавил мобильный – немного поднажми и в ладони останутся уродливые обломки, больно впивающиеся в кожу сквозь ткань плотных перчаток.
Голос не включал шутливые нотки, ни намека на веселье, просто неприкрытую печаль, и я уже был готов сослаться на помутнение рассудка незадачливого копа, пока не вспомнил изучающий меня тогда взгляд, понял – парень в здравом уме и прекрасно знает кто сейчас с ним на проводе.



Я убил их быстро, секунда за секундой поочередно метнув кунаи в область шеи практически не прицеливаясь.
Признаться, вылазка к полицейскому участку планировалась по возможности обойтись малой кровью, вернее кровью моей жертвы – посторонние не входили в список смертей на сегодняшний вечер. Так вышло, иначе именуемый Фаем погиб бы раньше, чем до него добралась моя катана: он неплохо преуспел в попытке спасти девчонку, но обходиться без выстрелов, даром что у здания с копами, было равносильно прыжку с Лондонского моста.
В общем, ее то он отбил, и она удачно ретировалась, забившись за мусорными баками. Скорее сыграл эффект неожиданности: мне из моего укрытия удалось рассмотреть, как державший ее громила получил пустой консервной банкой в широкий лоб – их тут много разбросано, мусора’ чистоту вокруг здания не особо соблюдают, на то они и мусора, - урона банка не нанесла, но объятия громила разжал, выпуская несчастную на волю. С остальными двумя произошло то же самое – моя жертва метила с точностью снайпера, и короткое замешательство, воцарившееся в строю «врага» позволило ей сбежать. Удивило лишь то, что она не закричала, не побежала дальше, наверное боялась получить пулю в спину или наткнуться на других, возможных похитителей, или полицию, которая, по всем правилам, должна была уже на ушах стоять… Хотя возможно я их слегка переоценивал. Все четверо честно старались не шуметь. Особенно хорошо это удавалось Фаю, державшему, кстати, пистолет наготове, но от пальбы воздерживаясь.

Громилы же стараться перестали ровно на четвертой минуте, и двинулись на худую, по сравнению с ними, слабую пародию на полицейского, намереваясь взять численным перевесом.

Я краем глаза заметил, что дверь громилы неплохо запечатали, предварительно сломав замок, и дружной толпой набросились на моего… мою жертву. Согласно подсчетам, находившиеся в участке мусора должны были просечь ситуацию еще несколько минут назад, стало быть у меня оставалось очень мало времени. Бесшумно переместившись вдоль стены здания, за которым скрывался, я запустил руку в карман, выуживая кунаи, когда несколько пуль, предназначавшихся копу, угодили в одну из машин на стоянке. Та бешено завыла, впрочем, тут же заткнулась, получив еще несколько пуль из пистолета с глушителем. А затем я метнул кунаи, тонкими перышками вошедшие во вражеские шеи, пантерой двинулся к копу, ошалело взирающего на трупы…

Лезвие должно было войти достаточно глубоко, чтобы перебить сонную артерию – кровищи, вероятно, натечет не мерено, зато эти трое вряд ли поймут, что же их прикончило. Практически безболезненно. Почти безболезненно. А потом пришел черед моей основной добычи. Я начал движение до того, как упал последний. Тихо, по кошачьи. Достаточно бесшумно, чтобы занести для удара меч до того, как он поймет, что его сразило. То было мгновение триумфа, мгновение наслаждения, и необузданного, стихийного желания ощутить чужую боль, увидеть широко распахнутые глаза в последний миг жизни, чтобы заметил, чтобы рассмотрел улыбку на моем лице. Чтобы мой собственный взгляд был последним, что он увидит, прежде чем умереть…

Но когда лезвие пронзило чужую плоть, время будто замерло...

Я вижу, словно в замедленной киносъемке, как катана проходит сквозь ткань окрашивающейся алым одежды, вижу, как по лезвию струятся алые нити, в свете фонарей тяжелыми виноградинами падая на асфальт. Вижу лицо моей жертвы и пугаюсь. Пугаюсь того, что вижу.

Широко распахнутые глаза. Как я и хотел. Они смотрели прямо на меня, но без ненависти, без отчаяния или боли. В них я увидел нечто сродни радости, осознания чего-то, понимания чего-то, крохотная толика сумасшедшего счастья, полную глубину которого я не успел прочувствовать, так как услышал безутешный, безумный крик.

Мое горло надрывалось, голосовые связки натягивались, до рези, до боли, саднили, едва не разрываясь от напряжения. Я кричал, орал, принимая то, что давал мне он своей смертью, своими глазами, своим прикосновением, а тело сковало страхом, диким ужасом от осознания того, что я натворил, КОГО убил собственными руками.

Слишком быстро, слишком внезапно, память, которая не должна быть моей, вливалась щедрыми потоками, сметая рассудок, унося куда-то за грань сознания, стирая прежнего меня без остатка.

Кожу обжигали слезы, теплые, как и кровь… его кровь. Я никогда не плакал, и теперь, когда воздух в легких иссяк, боль постепенно передавалась глазам, капая с ресниц прозрачной, но горячей влагой. Я рыдал как ребенок, боясь лишний раз пошевелиться, обнимая ускользающую от меня жизнь, его жизнь. Боясь причинить еще больше боли, я придерживал тонкую талию, бережно, словно хрупкий цветок – сожми и сломается. Аккуратно опустился на колени, всматриваясь в родное, любимое лицо. «Маг, мой маг». Уже не «моя жертва», а просто «мой», с самого начала, и до самого конца, неумолимо приближающегося, как и вой сирен.

Я помнил. Помнил все, помнил «ту» жизнь, и помнил, почему я сейчас «здесь». Рывком вырывая лезвие из слабо вздымающейся груди, смотрел, так же, как и он на меня. Слов не было. Да и нужны ли? Я спешил вобрать в себя его образ, зарываясь пальцами в белокурые спутанные волосы, мокрые от пота на висках, бормотал неясно на его неловкую ласку – прикосновение к губам пальцами. Нежно, невесомо…

Заворожено, жадно, я готов был целовать ЕГО губы, виновато искривленные улыбкой с примесью липкой тоски.

- М-маг... - наконец выдыхаю, а он вновь тянется ко мне, прижимая свою холодную ладонь к моим дрожащим губам.

«До следующей жизни, Куро-сама», затем короткий вздох, беззвучная фраза и предсмертный хрип. Тонкое тело выгибается неуклюжей дугой, затихает, словно тряпичная кукла, а я лишь могу обнимать его, целуя закрывшиеся веки, трястись от рыданий и внезапно подступившего смеха…


Его квартиру было легко отыскать. Ключ в кармане плаща, названый шепотом адрес… Кажется он говорил еще что-то, но я не мог вспомнить, медленно сползая по дверному косяку. Когда сбежались копы, я успел скрыться, бросив катану валяться неподалеку на асфальте. А что будет с девкой меня не волновало, хотя вспоминая ее зеленющие глаза, оставалось лишь сжимать кулаки в приступе слабой злости, ощущать во рту осадок горечи и столь же горько усмехаться. Не знаю, стоит ли завидовать ей теперь, или же сочувствовать: мы с магом успели вспомнить, понять, обнять друг друга хотя бы на короткий миг, а она и мальчишка, тот, самый первый, янтарноглазый, не успели. Проклятье? Удача?

Или может, это тоже цена?

За что же ты заплатил ее, маг?

Нижняя губа была давно прокушена, пока я, впиваясь пальцами в виски катался по полу у порога в его спальню, скулил и метался, то поджимая колени к груди в попытке унять приступы смеха и жалобного воя, то вытягиваясь во всю длину, сучил ногами выпуская на волю охватившую меня истерику. Лоб был исцарапан, рукава куртки подраны зубами – настолько сильно я хотел, мечтал заорать, но не мог, затыкая глотку собственной одеждой, дабы не перебудить соседей.

Я вошел в подъезд еле переставляя ноги, не разбирая пути и лишь чудом добрался до нужной двери. Мерзавец уходя, не озаботился выключить свет, поэтому когда я шагнул за порог пахнущего пылью и остывшим молоком помещения, волна очередного озарения едва не подкосила и без того пошатнувшуюся за несколько прошедших часов психику. Они были всюду. Рисунки. На стенах, на полу. Приклеенные скотчем, кнопками, а местами и клеем. Рисунки с моим лицом. С моими глазами и губами. Я рухнул на пол, как только вошел, готовый взреветь раненым зверем, еще живым, однако уже издыхающим от глубокой кровоточащей раны. Он знал, скотина! Он все знал!

Первым порывом было бросится на кухню, схватить нож и вонзить себе поглубже в сердце, чтобы перестало так кричать, так болеть и мучить меня. Но почему-то бросился к стенам, разбив кулаки, стерев кожу на костяшках пальцев в кровь, избивая собственные изображения, добиваясь то ли искупления, то ли наказания. Я срывал и рвал эти рисунки в порыве ярости, топтал ногами, катался по ним полностью обезумев и рыдал, рыдал не в силах остановиться, пока мой взгляд не сфокусировался на старенькой кровати со смятым одеялом…

Оно согревало и пахло им. Уставший, изможденный рыданиями, я задремал, где-то на задворках сознания позволяя себе напомнить, что в любую минуту сюда могут ворваться копы. Возьмут с поличным – улик я предоставил достаточно. «Призрак» повержен, как ни крути.

Но оторваться от постели, хранившей его запах, было выше моих сил.

Я не ждал наказания. Последние пара часов жизни наказали меня сполна, стерев смысл всей жизни "здесь", как таковой, подчистую.

Что же ты такого сделал, маг?

«Ты должен дожить эту жизнь».

Последние, сказанные Фаем слова заставили подскочить, буквально скатиться с кровати. Значит ли это, что убить себя я не могу? Так ведь, ублюдок ты эдакий? И не могу позволить кому то другому убить меня? Это и есть условие, цена? Или может обещание? До следующей жизни, да?

Истерика отпустила в тот же миг, а разум стал кристально ясен. И последнее что я сделал в этой квартире, перерыв все тумбочки, забрал папку с такими же рисунками, что висели на стенах, и маленький альбом фотографий с ЕГО лицом – мое личное наказание, мой личный наркотик и моя новая память.

- До следующей жизни, Флоурайт.

Подъезд окружили, когда я пересекал улицу за квартал от этого дома. Я предоставил им много зацепок. Что ж, по крайней мере, скучать до конца "этой" жизни мне не придется.